Елена Хаецкая - Полководец

— Как же Моран зачал твою дочь?

— Во сне.

— А кто из вас двоих спал — ты или Моран?

— Или я, или Моран. Мы оба спали, Арилье, и все-таки дочка зачалась…

— Я найду Джурича Морана, — обещал Арилье. — Он признает Енифар своей, возьмет ее за руку, он назовет ее наследницей всех своих чихов, плевков и зевков, всех своих снов и фантазий, и каждая сказка этого мира будет принадлежать Енифар.

— Ты меня понял, Арилье! — обрадовалась Аргвайр. — Смотри, вот уже и лошади оседланы, и гривы их заплетены, и красивые коврики постелены под седла. Вам и вправду пора ехать.

За невысокими холмами начиналась равнина, где и реки, и небольшие светлые леса существовали как бы в присутствии далеких гор Калимегдана, которые отсюда виделись блекло-фиолетовыми, с едва намеченной облачной вершиной…

Далеко же занесла судьба Арилье от мира, к которому он привык! Ядовитое солнце троллиного мира кусало и жгло его кожу.

Обряды усыновления изменили его отношение к троллям и особенно — к троллихам, которые во многих отношениях превосходили своих соплеменников мужского пола; но ничего не смогли сотворить с физическими данными самого Арилье. Он по-прежнему удивлял новых сородичей светлой кожей, очень тонкой и нежной, и особенно — невозможными для тролля круглыми синими глазами. Эти особенности облика если и не превращали Арилье в посмешище, то делали его весьма уязвимым для здешнего спектра солнечного света.

На открытой местности даже вуаль почти не спасала, и к вечеру лицо у Арилье горело. Он смазывал лоб и скулы маслом, который подарила ему молодая троллиха — его названная сестра, и потом полночи мучился от запаха, который, как ни старался, не мог не считать отвратительным.

Дорога на Калимегдан оказалась более трудным испытанием, нежели считал Арилье, особенно поначалу. Тяжело далась и разлука с Аргвайр: мать и дочь расстались быстро, даже стремительно, и на прощание лишь соприкоснулись кончиками пальцев, но потом Енифар несколько часов ехала на своей веселой косматой лошади очень мрачная.

Легко сказать — «найдите Джурича Морана»! Джурич Моран сам кого хочешь найдет, отыскать же его самого — совершенно другая задача. Стало быть, следовало бы попасться ему на пути; но где бежит его путь и как пересечь ту дорогу, по которой нынче он бродит?

— Я говорила тебе, что мой отец — необыкновенный, — сказала Енифар, когда печаль по матери перестала метаться в ее душе и отыскала себе удобный, скрытый от посторонних глаз уголок, где и поселилась. — Помнишь, я говорила тебе о сказках, которые он мне рассказывал в моих снах?

— Поначалу я ничему этому не верил, — признал Арилье.

Она с торжеством улыбнулась ему:

— Ты многому обо мне не верил, Арилье.

— Зато я сразу угадал, что ты тролленок, — вздохнул Арилье. — И не хотел брать тебя в замок Гонэл. А ты все рвалась переступить порог, гибельный для любого тролля.

— Может быть, я хотела умереть, — сказала Енифар.

— Восемь лет — слишком маленький срок, — отозвался Арилье. — Умирая в таком возрасте, ты просто не знаешь, от чего отказываешься.

— Пожил бы с мое в деревне да при деревенской матери, — огрызнулась Енифар, — с обрыва бы сиганул вниз головой, лишь бы только этого не видеть.

— Почему же ты не сбежала?

— Я маленькая…

Но она не была «маленькой», эта троллиха в золотом платье, расшитом красными узорами. Ее смуглые босые ножки удобно сидели в косматых стременах, как в домашних туфлях, но Енифар часто выдергивала их и болтала ими, подталкивая лошадь в бока. Свои темные волосы Енифар носила распущенными, ей вовсе не мешали пряди, падавшие ей на лоб, на глаза. Она то жевала прядку, то выплевывала ее. Она полюбила браслеты и предпочитала серебряные, чтобы звенели. Теперь и старые шрамы, нитями рассекающие темную кожу на запястьях девочки, казались чем-то вроде браслетов.

«Глупая баба, — думал Арилье о той, которая была для Енифар подменной матерью, — разве можно было бить этого царственного ребенка?»

«Моя дочка беленькая, а ты — вся черная, моя дочка добрая, а ты — злюка», — вспомнились ему причитания невежественной крестьянки.

Видел Арилье эту «беленькую» и «добрую». Ту, что заняла место, по праву принадлежащее Енифар. И впрямь она добрая — как бывают добры бессловесные твари, благодарные за еду и тепло.

Уж о Енифар никогда не скажешь, будто она добра. Она и улыбается, как истинный тролль, так, словно примеряется проглотить половину мира.

На второй день путешествия они встретили отряд троллей: те ехали из отдаленных мест к великому вождю Нитирэну, об избрании которого узнали совсем недавно.

С этими троллями были богатые телеги, и у них имелись также запасные лошади.

Они настигли путников и окружили их с хохотом и криками, они размахивали короткими копьями, и небо сделалось косматым от их волос и от конских хвостов, украшающих копья, выемы и рукояти мечей. Арилье употребил все силы для того, чтобы сдержать свою лошадь, обрадованную возможностью схватки, и сидеть в седле спокойно. А Енифар расхохоталась.

— Эй, кто здесь первый? — закричала она, выезжая вперед и вертясь на коне. — Ты? — Выбросив вперед руку со сжатым кулаком, она указала на первого попавшегося тролля.

Тот ухмыльнулся и кивком головы показал на другого:

— Он. Анапюр.

— Анапюр? Ты? — Енифар тряхнула браслетами и растопырила пальцы, как будто хотела напугать тролля. — Ты? Я — Енифар.

Анапюр оказался широкоплечим мясистым троллищем с очень сальными темно-коричневыми волосами, толстым носом и вывернутыми черными губами.

Он весело поклонился Енифар.

— Хочешь ты увидеть, как я обмакиваю пальцы в молоко? — спросил он. — Для тебя я побью обглоданной костью любого из друзей!

— Я бы и сама побила тебя обглоданной костью! — весело ответила Енифар.

Кругом дружно рассмеялись — как будто целая гора камней из мешка высыпалась разом.

И вот уже тролли спешиваются, останавливают лошадей, копаются в опилках, насыпанных на их дорожные телеги, и вытаскивают наружу куски мяса и бурдюки с молоком, вином и уксусом. Все бурдюки на вид одинаковы, поэтому Анапюр пробует сперва из одного, потом из другого, и по выражению его лица тролли сразу же угадывают: где молоко, где вино, а где уксус.

Есть и топливо, чтобы разложить костер посреди пустого пространства, где ничего, кроме травы, не растет, а горы вдали кажутся капризом горизонта, несуществующей линией.

Арилье наконец спешился. На него глянули мельком, но ничего не сказали. И только когда Енифар поманила его к себе, тролли насторожились.

Анапюр проговорил:

— В своем ли ты уме, Енифар?

— Уж не в твоем, — ответила Енифар. — Что тебе не по сердцу?