В. Бирюк - Вляп

Моё бытописание вкупе с этнографией самопроизвольно перешли к следующему шагу - снова появилась горбунья с явным желанием меня покормить. Похвально. Из того что я помню, с самого моего самообнаружения на заснеженном склоне, моё ротовое отверстие функционировало исключительно реверсивно. Только на выход. А кушать-то хочется. Горбунья притащила миску с чем-то вроде бульона из лопухов. Явно из лопухов. И -- для. Для меня болезного. Поскольку запах мяса, а равно и что-то плавающее - не наблюдались. Наверное из сушенных лопухов - зима, однако. И сунулась впихивать в меня это... едево. Ложкой. Ложка деревянная. Явно не "Палех". Сильно отнюдь. А делают их из заготовок, которые называются "баклуши". Их бьют. Заготовку данной конкретной ложки били долго и упорно. Но без толку: горбатого - только могила...

А потом также использовали. Долго и сильно. Хорошо бы - по прямому назначению, для еды. Хоть - чьей. А то ведь, судя по серому цвету в разводах некогда белого дерева, могли и помешивать. Что-либо... Непотребное... Или даже помет из-под птичек... В курятнике всегда есть место подвигу, куда с лопатой не подберёшься.

Нет, прав был великий русский полководец финского происхождения Александр Васильевич Суворов, когда в своей поистине гениальной книге "Наука побеждать" уделил куда более внимания мытью ложек и дезинфекции полковых котлов, нежели широко известному "суворовскому" штыковому удару. Конечно, "пуля дура - штык молодец". Но кишечная палочка еще дурней. И когда чудо-богатыри дохнут не на поле брани за немецкую матушку-царицу, вымотанные стовёрстным "суворовским переходом", а у отхожего места, утомлённые бесконечным поносом - тут никаким штыком не поможешь.

Желудок принял пару ложек этого кипяточка с жиденьким силосным привкусом и взбунтовался. Бунт собственных членов. К этому надо - с уважением. Желудочный бунт -- он такой. "Бессмысленный и беспощадный". В смысле: ждать пощады от собственного желудка -- бессмысленно. Сам же накормил.

Я закрыл входное отверстие и отвернулся к стенке. Ну вот такая я неблагодарная скотина - его тут с ложечки кормят, а он морду воротит. Не тут-то было. Горбунья ухватила меня за нижнюю челюсть и рывком вернула в исходное рабочее положение. При этом что-то в челюсти провернулось, как-то нехорошо хрупнуло, я пошевелил языком и.. выплюнул прямо в ложку под моим носом зуб.

Реакция горбуньи оказалась... эффективной. Убрав миску и ложку, она переставила светец поближе и... полезла мне в рот руками. Я и мявкнуть не успел. Пока она своими пальцами ковырялась в моих зубах, я пытался вспомнить - а мыла ли она сегодня руки? Чёрная кайма под ногтями была, но небольшая. Поскольку и сами ногти коротко острижены. Точнее - обгрызены. Пока она у меня перед носом ложкой манипулировала - разглядел. Видно что с маникюром у неё проблем нет. Ввиду полного отсутствия оного. Как в птичнике своём за печкой у курей чистила - слышал. А вот плеска воды после этого - нет.

Тем временем моя птичница-стоматолог вытащила, вывернула, выковыряла из меня штук 8 зубов. Разных. Практически без боли. Отсела на лавку у противоположной стенки и начала разглядывать свою добычу.

Картина маслом: "Бодайбо. Алмазодобытчики вскрыли "Трубку мира" и думают: "ё-моё"". Деточка, ну откуда у меня там алмазы? Есть умельцы, которые камушки через таможню таскали. Но они же это же на другом конце пищеварительного тракта делали. Может, тебе и туда заглянуть? Горбунья подняла на меня глаза и...

Точнее - двумя ручьями.

Честно говоря, я как-то растерялся. Как-то давненько никто "не плакал обо мне". О моих проблемах, попаданиях, зубах тех же... Конечно, плач женщины это вообще говоря... не эстетично. А когда у неё еще и нос на бок свернут, и кончик перебитый висит... А на кончике уже и сопля собирается...

Но глаза-то светлые, ясные. Слезы-то горькие, искренние... Как-то поддержать, утешить... И тут я сдуру ей улыбнулся. Ободряюще. Горбунья взвилась с места как истребитель вертикального взлёта, шарахнула в меня моими же зубами веером - только пулемётная дробь по стенке - и выскочила вон. Тук-стук-грюк и аж дальняя входная дверь хлопнула. Мда... А что бы вы хотели? Вы представляете себе улыбку лежащего на смертном одре синюшного лысого подростка в исполнении половины зубов?

Диктуя записки эти положил я себе за правило точно и детально восстановить события и мои собственные чувства того времени. Отнюдь не изменяя их в угоду мнениям и суждениям даже и нонешним собственным. Не нарушать писания сего знаниями, обретёнными в иные, последующие времена. Однако здесь полагаю необходимым отступить от своего же собственного правила и указать на две вещи.

Одна весьма конкретная: я в те времена совершенно не представлял себе причину слез этой женщины. Не имел никакого представления о её планах, для коих сие событие произошедшее представлялось угрозой. И это хорошо, ибо сказано у Екклесиаста: "Умножающий познания - умножает печали". Поделать я ничего не мог, находясь в те поры в состоянии совершенно немощном. Да и - в несмысленном. Печалей же у меня и без того довольно было.

Другая же мысль более общая. Я не понимал мыслей и стремлений людей сих. Видел в них людей осмысленных, равных себе. Ибо таковы были отношения между людьми в моей прежней жизни. Полагал я, по свойству натуры своей и совершенно безосновательно тому, что и думами своими они схожи со мною.

Ныне же, когда и звуки, и слова языков здешних, а равно и мысли, и чувства жителей местных мне вполне внятны, то и понимать их труда уж не составляет. Но теперь часто я и сам тому не рад. Ибо понимание означает со-чувствие и даже прощение. А по твёрдому убеждению моему, то, что сотворили они своими мыслями и душами вечными, делами и безделиями, то, что называют они "Русь Святая" - не может быть прощено. Ибо сие означало бы ослабить десницу мою на выях их, отпустить необозримый воз сей той дорогой, что для него удобной показалось бы. А дорога-то - в преисподнюю, в геенну огненную, в муки вечные.

И понимая - не прощу.

Мдя... Как-то неудобно с девушкой получилось. А раз неудобно - надо извиняться. Что невозможно ввиду состоявшегося "вертикального взлёта". Или - своё дело делать. "Труд сделал из обезьяны человека". Сделать-то он сделал. Но процесс еще весьма далёк от завершения.

Как только я попытался развернуть свои мозги в сторону анализа ситуации по существу дела, на периферии сознания снова замаячила паника. Безымянный ужас, нарастающая истерика... И как защитная реакция - снова ёрничество в смеси с сонливостью. Пурген с клофелином принимать не пробовали? А что -- и вздремнуть, и... посмеяться.

Пришлось мысленно надавать себе оплеух. И силком, насильно, вполне осознано заставить себя думать над проблемой.