Юлия Сергачева - Уникальный элемент

Обитатели замка, зная нрав барона, предусмотрительно брызнули в стороны, а вот самый молодой из чужаков задержался. Да и не столько он, сколько их ошалевшая от разноголосицы и шума рыжая кобылка. Уперлась, глупая, вытаращилась на изуродованный труп зверя. На выручку юноше бросились его спутники, да поздно.

Хозяйский жеребец, недовольно фыркая, отвернул неловко, оступился, сердито заржал.

— Это еще что? — брезгливо осведомился барон, усмиряя жеребца и разглядывая незваных гостей.

— Путники с севера, — отозвался старший чужак, оставив младшим возиться с лошадкой. Встал напротив барона, глядел на высокородного всадника хоть и снизу вверх, но без подобострастия. — Просим гостеприимства этого дома.

Кто-то тихо ахнул. Детей, что сновали по двору вперемешку с собаками, словно мановением ветром сдуло. Кто сам утек, кого мамаши унесли. Даже псы примолкли.

А чужак все глядел, прямо и твердо, будто он ровня барону. Дерзок он был, этот чужак, или глуп. Или, может, привык к иным порядкам. Откуда ему было знать, что барон не в духе?

Или все же знал?

— Ты не прячешь глаза, когда говоришь с бароном?

— С чего мне прятать взгляд? — удивился путник. — Я не убийца, не изгнанник, просто вольный человек.

Барон ждал поклона, показного привычного смирения, тогда, глядишь, отделался бы наглец ударами плети…

— Гостеприимства желаешь? — недобро усмехнулся барон. И его конь, чьи губы рванули удила, болезненно захрипел. — В моем доме гостей привечают, и каждому путнику хоть чашка воды, да перепадет. Разве можем мы отпустить того, кто долго был в пути, даже не напоив? Воды!

Расторопный слуга, угадав замысел хозяина, уже успел набрать воду в кувшин и нес, спеша и выплескивая через край. Кувшин был из красной глины, сухая половина — пыльно-карминного оттенка, заплесканная — багровая, как свежее мясо.

— Выпей, путник!

Гость бережно взял кувшин. Он чуял подвох, даже его неопытные путники явно встревожились. Уж больно тихо стало в замковом дворе. Уж больно откровенно ухмылялись, переглядываясь, и свитские барона, да и прочие, что толпились вокруг.

— Ты назвался вольным человеком. Я принимаю тебя, как равного, — барон улыбался все шире, топорща пшеничного оттенка усы. За его спиной скалили зубы охотники. — Пей же, ты просил гостеприимства…

Если чужак и жалел об этом, то виду не подал. Дорожный закон был строг: отклонишь предложенную воду — течь дороге, как воде на перекатах. Мужчина лишь повел изучающим взглядом вокруг, будто подсказки ждал. Челядь, дворовые слуги, стража, скучая, сбежались глазеть на представление. Сомкнулись вокруг молодые и старые, мужчины и женщины…

Один за другим они опускали глаза.

Может, кто-то хотел предупредить дерзкого незнакомца, да не смел, страшась баронского гнева. Тот ведь тоже щурился, зорко поглядывая на собравшихся — оценили ли происходящее? Проняло ли?

Впрочем, большинство лишь жадно таращилось, пихая локтями соседей. Привычное зрелище, а все в диковинку. Скучно же…

Чужак поднес кувшин ко рту, отхлебнул, шевельнул губами, пробуя воду на вкус. Едва заметно пожал плечами, передавая кувшин юноше, что стоял рядом. Тот не удержался, тоже отпил, прежде чем отдать посудину девушке.

— Спасибо, хозяин! — все так же без поклона и подобострастия, но искренне сказал старший чужак. — Я слышал, что в ваших краях…

Договорить он не успел. Его юный спутник вдруг пошатнулся, судорожно ухватил товарища за плечо, пытаясь устоять на ногах. А затем захрипел и стал заваливаться навзничь. Из углов рта шла пена, а лицо бедняги почернело.

Старший подхватил юношу, наклонился и… упал сам, задыхаясь и вздрагивая. Видно, был покрепче своего друга, вода источника не сразу одолела его.

С сочным, чавкающим звуком кувшин, выпавший из рук изумленной девушки, ударился о брусчатку. Брызнули осколки, расплескалась вода на камнях — черная, непрозрачная.

Люди загомонили вразнобой. Кто-то засмеялся, кто-то горестно кривился.

— Не по вкусу водица? — злорадно осведомился свитский. — Или не по чину?

Барон улыбался в усы, с нарочитой неохотой спешился.

— Достаточно гостеприимно? — Он брезгливо пнул лежащего в бок. — Оценил честь, которой тебя удостоили, бродяга?

Чужачка закричала, попытавшись подбежать к своим друзьям — ее схватили, оттащили назад, швырнули к ногам барона.

— Чего голосишь, дура? — барон взял ее за подбородок пальцами, повертел голову, любуясь. — Хочешь со мной?

Девушка принялась отчаянно рваться, широко распахнув глаза, но не в силах уже кричать. Барон равнодушно оттолкнул жертву.

— Невелика потеря… Напоите и ее!

(Голоса шелестели сухо, мертво, как опавшая листва: «…она так кричала… мы заставили… мы гостеприимные хозяева… разве можно отпустить гостя, не напоив его водой?..»)

…Девушка билась в чужих руках, отворачивала искаженное горем лицо, когда какой-то доброхот стал лить ей в рот принесенную отраву. Барон уже потерял к происходящему интерес, слуга мог напоить бедняжку простой водой и вытолкать взашей, но не рискнул…

Никто не пришел ей на помощь.

В этой суматохе и не заметили, что старший из чужаков очнулся. Вода из источника не знала пощады, так что о жертвах вмиг забыли. Да то ли в жилах странника и впрямь текла кровь благородная, то ли сила его одолела власть источника.

Чужак оказался магом.

Его голос, уже не тот спокойный, исполненный достоинства, которым он разговаривал с бароном, а другой — тяжелый, жгущий, будто раскаленный металл, наполнил замковый двор до самого окаема, как чашу.

Он сразу унял суету, прижал к месту бегущих, закрыл рты говорливым и вынудил даже уходящего барона замереть на ступенях замка. Темный взгляд чужака давил, ставя на каждом из присутствующих клеймо, опускал в душу каменный якорь…

(В беззвучных голосах и сейчас слышался трепет:

«…он был ужасен в гневе… мы не знали, что он маг…»

«…он проклял нас…»

«…он сказал, что души наши гнилые… и что замку нашему гнить вместе с нами… и как камню из корней замка не сдвинуться с места, так и нам не покинуть его…»)

…Эта тяжелая лютая ненависть прокатилась даже через время. Брюс схватился за голову, опасаясь, что его собственный череп лопнет, не выдержав напряжения.

— О боги… — это уже не призрачный шепот лезет в уши, это Элия, бледная, как полотно, шевелит губами.

— Он проклял их всех. Из замка нельзя уйти тому, кто хоть раз в жизни принудил другого выполнить свою волю, — Брюс перекладывал на звуки смутный шорох, давился от спешности, пытаясь как можно быстрее избавиться от шелеста в ушах. — Из замка не может уйти тот, кто видел, как принуждают других, но ничего не сделал. Так что не осталось в замке никого, кого бы не тронуло проклятие, за исключением детей и животных…