Александр Рыжков - Техномонстры

Шакалы всё время бегали за Тартором, стараясь как можно больше раз потереться о хозяина мохнатыми тельцами и лизнуть в сапог. Такой слепой преданности не от каждой одомашненной псины ждёшь, а чтобы ещё и от диких обитателей леса — вообще что-то невообразимое.

Тартор даже дал им имена: зверька с перебитым ухом он назвал Бон, с чепрачным окрасом — Мон, полосатая сучка получила кличку Мона, а самому крупному и мохнатому досталось гордое имя Тифуариус, в честь одного долговязого прима пьяницы, с которым Тартору приходилось пересекаться несколько раз по наёмническим делам.

Ну, для самих шакалов эти имена были делом весьма условным… Стоило, к примеру, хозяину произнести странное слово «Тифуариус» и поманить, как зверьки всем скопом облепляли его, радостно поскуливали и подпрыгивали в попытке лизнуть в руку или в лицо, если совсем уж повезёт.

Лошади паслись на берегу Нали, так что питья и еды у них было в достатке. Кому-кому, а им такой затянувшийся привал был в радость. После долгих и изнурительных дней путешествия — ленивое бездействие… лучше нельзя и придумать!

Однажды после обеденного сна, который стал неотъемлемой частью нудного распорядка дня, Тартор вспомнил, что давно не практиковался в боевом мастерстве. Конечно, вскоре это мастерство ему сотню тысяч лет не нужно будет, но пока оно ещё нужно. Схватив любимый трофейный эспонтон, добытый в ожесточённом бою с группой доблестных караванщиков (ещё в те смутные юные годы службы жреца в бандитской шайке), Тартор вышел из кареты и направился на ближайшую поляну. Делать ничего не хотелось, и битые полчаса он просто разглядывал оружие: узорное широкое лезвие из стали мастеров Стальни, отдалённо напоминающее продолговатый лепесток клевера, теснённая платиной загадочная монограмма «ЛЕ», двухметровое древко с металлическим стержнем внутри и округлым металлическим набалдашником в конце. Такая вещица на чёрном рынке Старого Рина стоила бы не меньше полусотни золотых монет.

В конце концов, Тартору надоело любоваться незаменимым орудием кровопролития, и он отложил его в сторону. Вначале разминка тела — самая нудная часть тренировок, но и самая необходимая. С каждым новым упражнением кровь растекалась по жилам всё быстрее. Стало жарко, и Тартор снял кафтан. Небольшая пробежка с преследующими и весело тявкающими шакалами, кувырки, растяжка, отжимания… Вроде бы тело готово. Эспонтон приятной тяжестью лежал в руках. Раскрутка перед грудью, поворот корпусом и выпад. Перепуганные шакалы отскочили кто куда. До конца тренировки приближаться к хозяину они больше не осмеливались. Занос за спину и боковой удар, занос, удар, занос, удар. Смена позиции, поворот корпусом, выпад. Тартор упёр оружие набалдашником в землю, резко выдохнул несколько раз в попытке восстановить сбитое дыхание, отёр рукавом пот с лица. Да, нужно поменьше на вино налегать — проклятая отдышка. Заложив эспонтон за спину, обхватив правой рукой древко, Тартор принялся отрабатывать технику «удлинённой руки» — одну из сложнейших боевых техник, которой, в своё время, он обучился в Храме Терпения, что и по сей день стоит на отшибе Посёлка Отшельников. «Порхай как бабочка, жаль как змея» — фундамент этой техники. Хоть Тартор всегда смутно себя представлял в виде мелкого крылатого насекомого или клыкастого чешуйчатого гада, но «удлинённой рукой» овладел в совершенстве. Плавные, направленные усыпить бдительность врага круговые движения наконечником, на первый взгляд неуклюжие, а на самом деле отточенные до автоматизма передвижения, молниеносная атака. Редкий противник способен устоять в таком бою.

— Опять ты! — разозлился Тартор при виде уродливой зеленоволосой старухи.

— Я, родненький, я, — подтвердила Скука и оголила беззубый рот в отвратительной улыбке.

— Сдохни, тварь! — от всего сердца пожелал Тартор и нанёс боковой удар. Старуха с не старушечьей ловкостью присела, увернувшись от смертоносного клинка. Без лишних раздумий Тартор совершил колющее движение. И на этот раз старуха проворно уклонилась, словно была величайшим мастером рукопашных единоборств, а не стареющей развалиной.

— Да чтоб тебя! — Тартор принялся щедро сыпать смертоносные удары. Не допуская ни одной ошибки, Скука уходила от них.

— Гирен тебя раздери в щепки! — обрушил первое пришедшее на ум проклятье запыхавшийся Тартор, бросил эспонтон и в расстроенных чувствах сел на землю.

Да что она себе возомнила, эта дрянная Скука? Думает, способна вот так просто приходить? Её сюда никто не звал!

— Не горюнься, родненький, не горюнься, — зеленоволосая старуха дружески похлопала Тартора по плечу и села рядом. — А над ногами тебе нужно поработать.

— Да какими там ногами?! — отчаянно рявкнул Тартор, с отвращением разглядывая глубокие борозды морщин на тусклом лице собеседницы.

— Как какими, родненький? — подняла тонкие как волосинка брови Скука. — Твоими ногами, конечно же. Вес тела на носки больше переноси, а не топай пятками, как слопр в хобот раненный.

— Пятками? — сокрушался Тартор. — Пятками топаю? Как слопр?

— Да, родненький, ими самыми, — подтвердила старуха, изо рта которой пахло ветошью и крысоньим помётом.

— Ах, ну да, пятками… — обречённо сказал Тартор и вздохнул так тяжело, что самый искусный актёр Картского Трагического Театра удушился бы от зависти.

— Да ты не переживай, роднюсенький, это исправимо, — подбодрила старуха.

— Ах, ну если ты так говоришь… — Тартору в этот момент было просто невыносимо одиноко и грустно.

Скука со старческим треском в суставах поднялась, опёршись на плечо собеседника. Ковыляющей походкой прошлась до насторожившихся шакалов и ласково потрепала холку Бона:

— Ух, ты мой хорошенький, ух, ты мой мохнатенький.

Бон лёг на живот и тихо заскулил, как скулят псовые от невыносимой тоски…

— Ты и до моих зверушек добралась? — Тартор вскочил с эспонтоном в руках и устремился в атаку, не забывая, при этом, перемещать вес тела больше на носки…

Порхать как бабочка, жалить как змея! Отбросить все мешающие чувства: ненависть, злость, раздражение. Чистый сгусток боевой энергии. Оружие — продолжение тела. Обманное движение и выпад. Клинок вошёл аккурат между старушечьих глаз и с брызгами крови и мозгов вышел из затылка.

— Ох! Ох! Ох! — застонала зеленоволосая старуха. — Что же ты наделал, родненький?

Тартор спешно отступил. Всполошившиеся шакалы побежали прочь.

— Больно-то как, родненький, — изнывающим голосом проговорила Скука, при этом безуспешно стараясь ладонью заткнуть кровотечение на затылке.

— Так я это… — растерялся Тартор. — Думал, ты увернёшься…

— Ах! Ох! О-о-о-х-х! — стонала зеленоволосая старуха.