Константин Калбанов - Вепрь. Феникс

Вот расскажи кому, не поверят, но никто даже и не подумал возражать властным распоряжениям лекарки, а молодая мать покорно прошла в дом, все так же прижимая к себе дите. Когда она вошла в уже знакомую комнату то увидела, что на столе лежит туго спеленатый младенец уже начавший хныкать, по опыту знала, вот еще чуть и округа огласится громким и требовательным плачем. Бабка указав на стол, где лежал младенец все так же властно распорядилась.

— Покормить нужно. Давай, сынка подержу.

Боярская кровь она крепка, настолько крепка, что гордости и гонору ей не занимать. Смеяна всегда знала какое положение она занимает и цену тому положению. Вот только материнские чувства они нечто особенное и при виде дитя возникают иные понятия, потому как Смеяна ни на мгновение не задумавшись, тут же согласно кивнула, сунула Ратибора в руки старухе, а сама взяла кулечек и выпростала грудь.

— Ох.

— Что милая?

— Ну и хватка у него.

— У нее. Девка. А что хватка крепкая, так чего удивляться, кровь она не водица. А ты чего же сама кормишь, никак мамку сыскать не смогли? — Недоверчиво поинтересовалась старуха.

— Отчего же. Есть мамка, у воеводского дома осталась. Только матушка сказывает, что дите непременно должно материнским молоком вскармливаться, в нем сила. Вот коли моего не достает, то кормилица подкармливает.

— Мудра твоя матушка. От ить беда, как быть и не знаю.

— Что стряслось-то?

— Да по всему видать мать ее уж преставилась, не знаю как там и что, но догадку имею, что расшиблась она насмерть, а Добролюб, аспид наш местный, развалил ей уж мертвой живот и вытащил дитя.

— Это как же так-то? — Что это? Никак страх в глазах мелькнул? Ну, а чего же удивительного, страсти такие рассказывают.

— А вот так. Если поспеть вовремя, то дитя спасти можно. Он поспел. — А вот теперь в глазах молодой матери что-то на восхищение похожее, не каждому дано, вот так вот, как Добролюб, — Эвон и пуповину обрезал, как Бог положил. Но видно Отец небесный любит его и длань над ним свою распростер. А как теперь быть и не знаю. Нет среди местного люда кормящих матерей. Не упомню чтобы такое было, прорва народу и ни одной с грудничком.

— Так беда-то в чем? Чай коровки не перевелись. Понятно, что сейчас молока взять было неоткуда, но в крепости коров много, сама видела.

— То так, да только слаба она еще, ей хоть недельку материнское потребно. Ну да Бог не выдаст. Коли направил туда Добролюба, иной вряд ли решился бы, глядишь, еще разок Неждане поможет.

— Неждане?

— Разве не слышала, как он ее величал? Видно дочурку покойную в ней узрел. Теперь никому не уступит, себе заберет, а и по праву.

— Как так?

— Дак его это дочка, от того и прежнюю в ней сразу узрел. Кровь она сильнее любых уз будет.

— Бабушка, нам ить все едино тут оставаться, так давайте мы к себе ее пока заберем. Мамка-то своего в дому оставила, у родственницы, а как покормит, так и сцеживает, чтобы не перегорело молоко, так что беды в том не будет.

— Ох-хо-хох, доченька. Тут и без того не ведаю, как быть, натворила старая головушка, совсем уж ума лишилась.

— Что случилось-то?

— Да случилось, красота ты моя ненаглядная. Ить какое дело, ребеночек этот не от честной мамки, а от гулящей.

При этих словах Смеяна непроизвольно дернулась, от чего Неждана выпустила грудь и тут же потешно зашевелила губами, стараясь вновь ее выискать. Старуха только виновато улыбнулась и собиралась поменять детей, дабы вернуть матери законного и забрать незаконнорожденную. Однако боярышня удивила ее, слегка обернувшись, словно желая сказать, не трогай, поправила грудь и девчушка тут же вцепилась в сосок, вырвав очередной непроизвольный вздох и улыбку кормилицы.

— Грехи они на родителях, — внимательно глядя на младенца убежденно проговорила она, — в детях нет греха, они чисты и замараться о них нельзя. Так матушка сказывала.

— А как же Боян?

— Было дело, что род наш едва не пресекся и стараниями простого люда, спасшего моего прадеда во младенчестве, вновь возродился. Дети боярские молоком холопским взращиваются. А как инако, так и нельзя?

— То иное.

— Поймет, — убежденно тряхнула она головой, уверенная в своей правоте и в своем любом.

Тем временем, наскоро ополоснувшись, Виктор отправился заниматься похоронами Милы, которая все так же лежала у стены, прикрытая остатками платья и платком. Когда он пришел, то обнаружил, что крестьяне не оставили тело без догляда, ее уж успели обмыть, а рядом двое мужиков наскоро ладили гроб из грубо отесанных досок. Его встретили косыми взглядами, осеняя себя косым крестом. Однако, когда узнали, что с девочкой вроде как порядок и о ней сейчас справляет заботу старая лекарка, вроде поостыли и если косились на Добролюба, то это уж по старой привычке. К детям отношение здесь было особым и тот кто не страшась ничего спас ребенка отношение уважительное. Вот кабы иначе… А раз так, то…

Время горячее, потому с похоронами затягивать никто не стал. Снесли покойницу в церковь, где батюшка ее отпел, а потом на погост. Виктор не скупясь уплатил всем за старания и помощь, были и те кто отказался, нашлись и те кто принял деньгу. Одним словом все вышло по людски. Ну, почти все. Обошлись без поминального обеда, но Волков всем присутствующим раздал деньгу, чтобы помянули покойницу и тут уж никто отказываться не стал, потому как то уж иное.

— А как не станут гульды на постой в Тихом?

— Куда они денутся. Чего становиться в чистом поле, коли вот она деревня, нетронутая и обжитая. Так что Кот не сомневайся, встанут, ночи еще прохладные, уж офицеры не откажутся расположиться в домах, — убежденно проговорил Виктор.

Парень только пожал плечами и быстро пристроив на срубе бурдюк вынул затычку, потом придавил сверху, чтобы побыстрее опорожнить его. Тугая струя тут же зажурчала падая в колодец. Оно конечно, у бабушки выдался тот еще денек, но дело она сделала, в основном за самим процессом следил Тихоня, но лекарка заверила, что все в порядке и варево удалось.

В Тихое они прибыли уж ближе к полудню, в селе все еще оставалась часть мужиков пребывавших в надежде, что беда их все же минует и ворог пройдет стороной. Наивное желание, учитывая то, что вдоль Турани только одна дорога до Обережной и иного пути у гульдских полков быть не может. Пришлось доходчиво разъяснить, чтобы не маялись дурью, попрощались с домами, потому как их все одно пожгут, да уходили в леса к своим близким. Только выпроводив селян приступили к колодцам. Те еще чего доброго могли бучу учинить, иди с ними мучайся, успокаивай, да отгоняй. А то как же, потравят колодцы, а как потом из них воду пить, опять же отрава она так или эдак уйдет, а как гульды потравятся тогда лютовать начнут и дома точно пожгут. Можно подумать, что когда-нибудь иначе было, но поди то крестьянам объясни, которые до последнего на лучшую долю надеются и думают, что может все же пронесет.