Пол Андерсон - Собака и Волк

— Да ладно, пусть он у тебя побудет, а потом мы с твоим отцом подыщем ему приют… Гм. В Исе всегда считали, что свинец — это медленный яд.

— А он хочет его?

— Мне кажется, он предпочел бы, чтобы он умер в утробе. И все же… он ведь его внук, его и королевы Форсквилис. Думаю, любил он ее не меньше, чем остальных королев. Дахилис, мать Дахут, — это уже дело особое. Но Дахилис покинула его, когда я была еще ребенком. Так что знаю ее только по рассказам. Ну а Форсквилис-то я, конечно, видела. Красивая, сильная и странная она была. И все-таки Граллон сделает для внука все возможное.

— Тогда я потерплю, — пробормотала Нимета. Когда Тера принесла ей младенца, она обнажила грудь, и ребенок жадно приник к ней.

В последующие дни Нимета не выказывала по отношению к нему ни любви, ни ненависти. Тера научила ее, как обращаться с ребенком, и она делала все, что положено. Говорила она мало, а все больше смотрела вдаль и трогала амулеты. Когда к женщине вернулись силы, стала метаться по дому, как кошка в клетке. Позднее стала выходить из дома, бродить по лесу и купаться в реке.

Сначала она выходила ненадолго, потом ее не было дома все дольше. На третий день Тера сказала:

— Ладно, теперь я могу тебя оставить. Я зайду к твоему отцу и скажу, что ты оправилась после родов. Он будет рад. Когда ему можно будет навестить тебя, или ты сама к нему придешь?

Нимета ответила ей тихо и холодно:

— Я сообщу потом.

— Посыльные от него будут время от времени к тебе заглядывать, — голос Теры смягчился. — Не томи ты его больше. Он одинок и обременен заботами.

— Я дам ему знать. Спасибо тебе за помощь.

Тера начертила в воздухе знак.

— Пусть Они будут с тобой, детка.

Когда женщина ушла, Нимету затрясло. Дрожь не проходила. Она скорчилась в углу, обхватив себя руками, но зубы так и стучали. Ребенок плакал. Она громко обругала его, и он замолчал. Нимета долго завывала.

Она, наконец, совладала с собой. Поднялась и начала собирать вещи: нож, палку с магическими знаками, лопатку зубра, на которой тоже были вырезаны волшебные значки, кремень, меч, трут и связку хвороста. Надо было выйти заранее, пока не село солнце. Она бормотала под нос заклинания и молитвы, которым выучилась в Нимфеуме. Все это помогало усмирить раздражение, которое вызывал у нее заходящийся в плаче младенец. Она могла бы утешить его, если бы поднесла к груди, набухшей от молока, но заставить себя это сделать никак не могла.

Потом надела чистое белое платье и закинула за спину мешок. Быстро вынула младенца из корзины. Тера принесла ее вместо колыбели. Ребенок запищал, пока она не прижала его плотно к левому бедру. В правой руке она держала палку с мумией змеи.

День был жаркий, безветренный, пахло мокрой землей. Крики ребенка перешли в жалобное хныканье. Потом он уснул, убаюканный мерной поступью матери. То и дело вспархивали птицы, подавала голос кукушка. Солнечные лучи, проникавшие между стволами, становились все длиннее. Затем они пропали, и Нимету окружили тени.

Она дошла до места, которое люди обычно обходили стороной. С запада лес слегка расступался, и в проеме виднелось красное небо. Когда-то там был Ис. На севере небо побледнело, а на восток наступала ночь. Пруд озаряли закатные лучи. Стрижи беззвучно гонялись за комарами, роившимися над прудом. Из-под опавших листьев струилась прохлада.

У края воды лежал высокий черный валун. Нимета положила возле него свою ношу. Ребенок проснулся. Пронзительные крики оглашали воздух. Она быстро собрала для растопки сухой валежник. Надо было разжечь костер, чтобы видеть то, что она собиралась сделать.

Разжечь костер — непростая задача, но она умела это делать. Научил ее отец. С самого детства он учил ее всему, к чему она проявляла интерес, пока не произошел разрыв между ним и королевами. Как же тосковала она по большому человеку с умными руками!

Ребенок кричал и кричал.

— Успокойся! — раздраженно воскликнула она. — Скоро ты совсем успокоишься.

Костер взметнулся. Убедившись, что он не погаснет, встала, подняла руки и громко сказала:

— Иштар-Исида-Белисама, я здесь. Призываю Тебя, Дева, Мать и Ведьма, Хозяйка жизни и смерти, Утешительница и Мстительница. Я хочу очистить себя перед тобой.

Нимета сняла одежду и вошла в пруд. Гнус облепил ее, вцепился в обнаженное тело. Она спотыкалась о коряги, ранившие ноги. Дошла до середины пруда. Вода доходила ей до пояса. Она трижды зачерпнула полные пригоршни воды и вылила их себе на голову. Каждый раз она называла имя: Таранис, потом — Лер и, наконец, Белисама.

Вернувшись, заметила, что пламя горит низко. Присела на корточки и подбросила топливо. Огонь осветил росший неподалеку бук. В левую руку Нимета взяла горящую головню, в правую — нож. В медленном танце трижды прошлась вокруг большого засохшего дерева, называя каждый раз имена богов.

Ребенок визжал, дрыгал ножками, высовывал руки из-под одеяла. Нимета встала перед ним неподвижно. Потом, вздрогнув, вышла из оцепенения и воткнула факел в землю. Огонь погас. Левой рукой схватила ребенка за ногу и подняла. Он был такой маленький, почти невесомый.

Она положила его на плоскую вершину камня. Ребенок корчился и кричал. Нимета посмотрела на небо. Настала ночь. Сверкали звезды.

Посыпались слова, торопливые, недоговоренные, налетавшие друг на друга:

— Таранис, Лер, Белисама. Послушайте меня, последнюю вашу почитательницу. Мужчины, убоявшись вашего гнева, в страхе бежали. Нашли себе нового римского бога, а другие так и не отстали от старых, глупых галльских богов. Я, Нимета, дочь короля Иса и королевы Форсквилис, я одна в вас верю. Услышьте же меня!

Блеснул нож. Он был большой, тяжелый, скорее меч, чем нож. Она купила его в Гезокрибат у лавочника, который сказал, что язычники совершали им жертвоприношения.

— Ис лежит на дне, — взвыла Нимета. — Священный лес сгорел. Примите же от меня это!

Нож сверкнул и ударил. Крики прекратились.

Нимета подняла крошечную детскую головку.

— Я даю вам кровь от своей крови, плоть от своей плоти. Теперь и вы дайте мне то, чего я хочу!

Голос ее перешел в хриплый шепот. Языки пламени взметнулись к небу. Казалось, что дым ожил.

— Лер, пусть эти четверо, чьей добычей я стала возле твоего моря, никогда не успокоятся. Пусть та, кто ходит среди развалин, мучает вечно их души. Таранис, пусть весь их род в Одиарне погибнет, как тараканы. А кровь их, что я пролила, впитает твоя земля без остатка. Белисама, подари мне способности, какие были у моей матери, королевы Форсквилис. Да не буду я больше беззащитной жертвой, а стану жрицей и колдуньей. Да будет так.

Огонь погас. Она ощупью добралась до пруда и бросила в него тельце, а потом подошла — к дереву. В обгоревшее его дупло она положила головку и быстро прикрыла отверстие.