Пол Андерсон - Собака и Волк

В хижину вошла ночь. Нимета отставила в сторону чашку, в которую, не мигая, смотрела несколько часов. Чашку эту она наполнила водой из колдовского пруда и выжала в нее несколько капель собственной крови. То, что она увидела там, запечатлелось в мозгу. Более четкой картинки, — подумала она, — ей уже не увидеть.

За окном ревел ветер, похожий на шум моря. Две ветки, задев друг друга, прогремели, словно сошедшиеся в бою мечи.

Она поднялась с пола, на котором сидела, скрестив ноги. Распрямила онемевшие суставы. Обнаженное тело охватило холодом. Хоть она и помнила, где у нее что находится, пришлось пошарить в темноте, прежде чем нащупала палку с чучелом змеи.

Вытянувшись на узкой кровати, прижала палку к телу. Верхушка упиралась в шею, голова змеи покоилась на маленькой груди, таинственные знаки, вырезанные на палке, соприкасались с животом. Конец палки она зажала между ног. Глядя в темноту, зашептала на языке Иса:

— Я произнесла все те немногие заклинания, которые знала. Помоги мне. Приди ко мне, мама, оттуда, куда ты ушла, приди и дай мне крылья, бывшие когда-то твоими. Я полечу к отцу.

Грациллоний знал, что битва превратится в хаос, ведь сражения никогда не идут по задуманному человеком плану. К тому же у него были не солдаты, а собрание колонистов, крестьян и бывших багаудов, слегка разбавленное стареющими ветеранами и бывшими моряками. Они не могли действовать как единое целое. Но тем не менее им придется наступать, подставляя тело под острые клинки, подавляя страх, присущий даже легионерам. Страх этот приказывает человеку бежать, пока цел. Грациллоний лишь сформировал отряды, в которых люди знали друг друга, и надеялся, что они будут держаться вместе, поддерживая боевой дух.

Скотты же были профессиональными военными, хорошо вооруженными и презирающими смерть. Им недоставало римской дисциплины, но они всегда держали в поле зрения штандарт командующего и защищали товарища как самого себя. По прикидкам Грациллония, было их человек двести. В его отряде — вдвое больше, и дрались они за свои дома, в то время как враг — за собственные жизни. В этом и состояло единственное преимущество Грациллония.

Так как даром предвидения он не обладал и не мог управлять боем, как Юлий Цезарь, то сам взял в руки щит и меч и присоединился к ветеранам. Те дни, что прошли в ожидании набега, даром не пропали: легионеры тренировались, и к ним частично вернулось их прежнее умение. Под командованием Друза они как единый механизм атаковали скоттов с фланга. Грациллоний выступал слева от Друза, но готов был поспеть всюду, где требовалось. Земляк его, британец Ривал, следовал за ним со знаменем в руке, отмечая тем самым место командующего. Золотого орла на голубом фоне вышивала Юлия. Иногда глаза ее подозрительно краснели, но она молча продолжала работу.

Муж ее, Кэдок, был в группе Амрета, в которой почти все были необучены и бедно экипированы. Их даже нельзя было назвать соединением. Врага они атаковали либо в одиночку, либо в паре. Моряки действовали слаженно, хотя и у них не было особого опыта. Однако страх осрамиться в глазах соседа укреплял боевой дух.

Почти то же самое можно было сказать и о бойцах из Озисмии. Войны там не было лет четыреста, но в трусости этих людей никто бы не обвинил. Разве робкий человек откликнулся бы на призыв и пришел бы сюда потихоньку по лесным тропам? Однако о боевых столкновениях у них не было ни малейшего понятия. Дома им приходилось участвовать в разборках, но смертью они заканчивались крайне редко. Они тоже яростно наступали, рубили и кололи, падали и отступали, и снова неуклюже взмахивали оружием или с недоумением оглядывались на друзей детства, свалившихся вдруг замертво или стонавших от боли среди лязга металла и смрада, исходившего от вывалившихся внутренностей.

Волков Руфиния можно было назвать группой убийц. Они ловили свой шанс, крадучись подбирались к жертве, наносили удар, подобный движению страшных челюстей, и тут же с гиканьем и смехом исчезали, прежде чем им успевали нанести ответный удар. Стрелки их хладнокровно отыскивали мишень, причем каждый второй выстрел попадал точно в цель. Когда разъяренная группа скоттов пускалась вдогонку, они лишь смеялись и словно растворялись в воздухе.

Конфлюэнтцы, столкнувшись с отставшей от своих вражеской группой, изрубили ее в куски, хотя и сами понесли тяжелые потери. Вид погибших вызвал у галлов жажду крови, они пошли в массовую атаку и почти достали вождя варваров. Охрана оттеснила нападавших, и, хотя потери конфлюэнтцев были огромны, множество скоттов осталось лежать на поле боя, устремив в небо незрячие глаза. Каждая такая потеря была нестерпима для Ниалла. Он просто не мог больше себе этого позволить.

Такой видел битву Грациллоний в короткие моменты передышки. Временами мозг его работал логически: перерабатывал информацию, подсказывал дальнейшие действия, когда же вместе с Друзом он вступал в схватку, не помнил самого себя. Рубил, колол, парировал удары, покачивался от удара или испытывал потрясение от хруста костей и треска разрывающихся внутренностей. Лицо противника за щитом превращалось в маску Медузы. Пот разъедал глаза, попадал в рот, наплечники намокли, рукоятка меча скользила. Воздух, попадая в горло, разжигал в нем огонь, тряслись колени. Он осознал вдруг, что уже не молод. Все вокруг заполнилось звяканьем, лязгом, топотом, криком, стонами. Он поскользнулся на залитой кровью земле, и если бы не Друз, прикрывший его, пока он поднимался на ноги, не быть бы ему живым. Потом он смутно вспомнил, как и сам спас Ривала, когда гигант-скотт прорвал их линию. Грациллоний сражался.

В промежутках смотрел в сторону главной цели. Ниалла видно было издалека. Шлем сиял, как солнце, плащ — словно радуга. Не спутаешь ни с кем. Звенел его меч, звенел и голос. Наверняка, и ему досталось, но он и виду не показывал. Казалось, стрелы и камни, выпущенные из пращи, обходили его стороной. Ни следа усталости. Таким был бы Митра на войне. Чему же удивляться, если люди с радостью умирали у его ног?

Казалось, время исчезло, а потом явилось опять. Грациллоний стоял на мысе Ванис и слышал лишь шум ветра и стоны раненых. В глазах потемнело, голова закружилась, и он бы упал, если бы Ривал не схватил его за руку. Дурнота прошла, и он оглянулся вокруг.

Уцелевшие скотты собрались вместе и выскочили из западни. Они не пошли по тропе, которая привела бы их к обрыву, а отправились другим путем, в сторону Иса. Осталось их менее сотни, и были они потрепаны, окровавлены. Видно было, что им нанесено множество ранений, но они были вместе и сдаваться не собирались. Впереди, под ярким стягом, блестел шлем Ниалла.

На поле боя, вперемешку с ранеными, лежали груды мертвых тел, и трудно сказать, чьи лица искажала более страшная гримаса. Валялись горы оружия — стрелы и копья, камни и мечи, топоры и кинжалы серпы, молоты и дубинки, некоторые сломаны, некоторые погнуты или затуплены, некоторые готовы к новым убийствам. Кровь капала, дымилась, ярко блестела или сворачивалась в темные сгустки. Мозги, кишки, фрагменты человеческих тел запутались в траве. Над головой начали собираться чайки. Крики их становились все громче, все нетерпеливее.