Оксана Демченко - Демченко Оксана

Вчера он трем морякам вскрыл и обработал обширные нагноения, вынудил боцмана удалить людей на берег и вычистить всю третью палубу, выскоблить до светлой древесины, пока не начался большой мор. Отсрочил эту напасть еще на какое-то время. И остро позавидовал адмиралу с его способностью неограниченно пить и упрямо не замечать убыли людишек, мрущих, как мухи... И еще он проклял свое упрямство. Зачем сунулся в столицу тагоррийцев, чего искал и к чему стремился? Кто внушил ему нелепое заблуждение относительно прелести дальних странствий и сладости тяги к приключениям? Почему намерение увидеть берег, на который прежде не ступала обутая нога цивилизации, стало навязчивой идеей?

Десять лет он расплачивается за юношеские бредни... При должной прагматичности он бы никуда не поехал. Зная хорошее отношение к себе наставников в университете уже мог бы получить рекомендации, защитить работу и преподавать, пожалуй. Жить тихо, в уважении и покое. Или вернуться на север, на родину матери. Или... Какой смысл себя травить? Он здесь, и он все еще не расплатился за ошибки юности. Он даже готов поверить в реальность божьего промысла, ибо с точки зрения высших сил заслужил кару, как безбожник и тайный хулитель веры. Заслужил и обрел.

Вот и узкий винт всхода на первую палубу. Сквозит ветерок, пытается донести оттуда запах моря и влажного леса. Но провожатый упрямо тащится по коридору дальше, к просторным кормовым каютам. Туда, куда люди в большинстве своем стараются даже не смотреть лишний раз, - во владения тихих и немногословных оптио... Один из них стоит и ждет вызванного человека, неотличимо подобный прочим оптио ордена - серенький, сутуловатый, с неприятным мертвым подобием улыбки, оттягивающей уголки губ. Словно у него есть клыки, но именно теперь они спрятаны...

- Саквояж при вас? - прошелестел оптио, кивнул и отвернулся, не тратя сил на приветствие. - Полагаю, вы осознаете необходимость хранить тайну увиденного и услышанного в покоях ордена?

Сказал еще тише и не оборачиваясь. Еще бы! Условия выживания известны каждому и не требуют дополнительного пояснения. Оптио и не пояснял, и не напоминал - просто слегка пригрозил... Провожатый отстал. Темнота коридора сделалась окончательно неуютной и тесной. Наконец, спотыкаясь и шаря рукой по переборке, удалось добрести до нужной двери, которую отворил оптио. Шагнул в сторону, глядя в подбородок, пропустил вперед и щелкнул за спиной замком... Пришлось щуриться на пороге, топтаться и ждать, пока глаза привыкнут к свету. Яркому после тьмы коридора, хотя не горит ни одна свеча, всего лишь раздвинуты шторки на окнах.

А вот и их благость, второй прементор Тагорры, назначенный ментором новых земель то ли во исполнение благоволения ментора, то ли с тайной насмешкой: плыви, пробуй, выбивайся из сил и не путайся под ногами в славной Тагорре, где имеются служители с куда лучшей родословной... И вот он приплыл и сделался высшим влатителем. Увы, лишенным прозелитов, а равно и благоволения ордена.

Ментор нового берега брезгливо наблюдали дождь из своего кресла, потягивая крепленое вино и изредка выбирая с большого блюда вымоченный в уксусе чеснок. Нелепое сочетание вкусов - и дань страху перед заразой, пропитавшей корабль, кажется, насквозь. После уксуса неизбежны колики и отечность ног, - обреченно подумал вызванный, не поднимая глаз и рассматривая руки ментора. Кожа нормального оттенка, ногти не синюшные, перстни сидят плотно, но не вросли в отеки, самих отеков пока что и нет... почти нет.

И грустно, и смешно. Его, врача, зовут и его же сейчас будут пугать. Его бы охотно отдали оптио, как хулителя, достойного медленной и страшной смерти. Но когда вера сталкивается с недугом, тогда и видна истинная её прочность. Ментор не замечал улучшения состояния и после ста хоровых прочтений 'теус глори', зато хорошее кровопускание раз за разом поднимает его с ложа. Потому брезгливость и подозрительность до сих пор не переросли ни во что большее и по-настоящему опасное. К тому же врач, явившийся по первому зову, не выглядит опасным. Среднего роста, лишенный живого обаяния, блеклый, с водянисто-неопределенным цветом глаз и столь же мышино-невнятными прилизанными волосами. Чужак среди более смуглых тагоррийцев. Почти изгой...

- Неверное чадо явилось по нашему зову, - лениво отметил ментор. - Как мило, клянусь таинством наполнения... Скромно изучаем ковер на полу и норовим вычислить причину вызова. Мол, он еще не так и плох, наш ментор, рановато его ножиком тыкать... Ты северный неублюдок, - тише и злее сказал ментор. - Твоя мать вряд ли была крепка в вере, сам ты еще десять лет назад числился подданным короля сакров... Вспоминая это, всякий раз мы желаем уделить время наших оптио воспитанию в тебе истинного радения в вере. И обретению глубокого покаяния, чадо. Слал ли ты тайные сообщения в земли обетованные? Рёйм, речь идет об измене. Твоей измене короне Тагорры и...

- Увы, только заказ на поставку бумаги, о сэнна, - продолжая рассматривать толстый ковер, сообщил прибывший, не дослушав.

- Увы? - удивился ментор. - Да это бунт, клянусь чашей света! 'Увы!'

- Я намеревался отослать еще и прошение о поставке аптекарских порошков, - быстро добавил названный Рёймом. - Однако их светлость сочли мои запросы излишними. Я желал получить настои на травах, грибные эликсиры, медовые порошки, сухие корни и соцветия. Но их светлость изволили гневаться и предложили мне лечить водою светлою из чаши дароносной...

- Их светлость истинный ревнитель веры, - сказал ментор неподражаемым тоном, соединяющим фальшивую похвалу и вполне настоящее раздражение.

- О, да, - скромно согласился Рёйм. - Осмелюсь добавить: если до лета я не получу хотя бы настои, мне придется и вас лечить исключительно водою, сэнна. Светоносной.

- Не дерзи, - без прежнего нажима буркнул ментор, поправляя полы просторного багрового плаща. - Принес бы свои писульки моему секретарю и с должным смирением подал прошение... Их светлость кругом прав. Настои твои создаются на винах непомерной крепости, соблазн в том очевиден, и немалый. Чад, озаренных светом, от пропасти падения оберегает вера, ты же заблудший, и питие тебе - прямой путь во мрак... Внял ли?

- Мудрость их светлости безгранична.

- Ересью полны и слова, и измышления, - в тоне ментора скользнуло озлобление. - Но, допустим, писем сакрам ты не отсылал... Допустим. И даже предположим, что тебе достанет ума молчать о нынешнем нашем деле. Чадо, - ментор потянулся к своему узорному жезлу в золотой отделке, ловко поддел им Рёйма под подбородок и вынудил глядеть в свои темные и не имеющие ни дна, ни выражения, глаза, спрятанные в морщинах складчатых век. - Молчать - сие означает не записывать и не помнить даже. Пока руки целы и язык ворочается.