Оксана Демченко - Демченко Оксана

Мама так и не приняла права бледных жить свободно. И дом она не любит, но никогда не жаловалась и даже не говорила этого вслух: вождю Даргушу и без её жалоб приходится нелегко. Как огорчать его новыми малыми бедами? Велико бремя на плечах сына великого воина Ичивы, приемного сына не менее великого воина Магура, ставшего её мужем по решению совета стариков в ознаменование крепости союза племен.

Ичивари распахнул окно во всю ширь створок, высунулся, вдохнул запах леса и моря - сегодня ветер с востока, он щедро пропитан солью и туманом.

- Пойду украду лепешку, - пообещал себе сын вождя.

Он знал: мама всегда радуется прожорливости сына. Значит, здоров. Она так тихо радуется и так редко выражает свою радость, что и это иногда раздражает. В зиму было хуже: он злился и молча винил отца в том, что мама несчастлива. Что нелепый закон дозволяет всякому мужчине по сути изменять жене с бледными и полукровками, стоит им ловко подстроить встречу и во время поднять руки, собирая волосы на затылке и кланяясь... Хотя дед с долей раздражения пояснял: закон плох, но и без него никак, временный он, вынужденный. Взрослых мужчин после войны осталось в десять раз меньше, чем женщин. Откуда бы взяться детям? И наоборот, как выживать бледным вдовам фермеров без помощи и поддержки пусть и чужого, но надежного человека? Снизошел к ним некто сильный, оценив непривычную привлекательность чужачки, отдал бусы - значит, принял на себя ответственность за её детей, всех. С этого дня он обязан помогать со вспашкой поля, везти зерно, латать крышу дома. Скольких детей - обязательно мальчиков - с бледной кожей приписывали в родню вождю Даргушу, и не упомнить. Слухи ползли по столице, липкие и смутные, как осенний туман. Но всякий раз так и оставались слухами, а потому быстро таяли, без следа...

По улице прошли два воина, оба с ружьями. Старший махнул рукой сыну вождя, приветствуя. И едва приметно качнул головой - мол, ну и начудил ты ночью, даже от тебя, непутевого, такого не ожидали. Ичивари виновато развел руками и отошел от окна. Вытряхнул из сумки все листки с записями, старательно сложил в ровную стопку. И пошел сперва воровать лепешку, а уж потом сразу держать ответ перед вождем.

Мама хлопотала у огня, на приветствие сына не обернулась, чтобы он не торопился и выбрал лепешку с толком: самую большую и румяную. Разрезал, насыпал в щель приготовленного для этого и выложенного на тарелку запеченного мяса, добавил зеленых листочков и приправ.

- Спасибо, мам, - невнятно буркнул Ичивари, вгрызаясь в толстую лепешку.

- Не кусочничай, скоро обед! - строго приказала мама, так и не обернувшись и явно - улыбаясь.

- Обед - это хорошо.

Ичивари нырнул в коридор, прихватив еще и мешочек с орехами, выложенный на самое видное место, на край стола. Что мама охотно переняла из уклада бледных - так это обед. Лишний повод угостить домашних, словно мало обычных и принятых в народе махига двух приемов пищи, утреннего и вечернего... Большого голода, знакомого всем старикам и затянувшегося после первой войны на несколько сезонов, давно нет и в помине. Или - есть? Просто он, Ичивари, не застал и не помнит? Он сын вождя, откуда ему знать, как живут в окраинных поселках, тем более в малых и обосбленных, где трудятся почти все бледные?

Отец сидел в главном зале, за столом, заваленным кипами неопрятно выглядящих листков, книг и футляров. По запаху сырой гари понятно: перебирает спасенное бранд-командой и тоже пытается понять, что именно пропало и кому могло пригодиться. На шаги сына не обернулся, хотя, конечно же - услышал. Дед Магур часто ставил своего приемного сына в пример молодым охотникам, уводя или отправляя их в дальние зимние охотничьи походы на север или летние - в горы и степь. 'У вождя Даргуша чутье волка, вам до него расти - как этому побегу до взрослой секвойи'... По мнению Ичивари он пока что ровно так же далек от совершенства. Очередной раз напрасно крался по коридору, задержав дыхание и плотно сжав мешочек с готовыми цокать и шуршать орехами.

- Многих бледных успел опросить вчера? - негромко уточнил отец, откладывая еще одну связку листков.

- Джанори и Виччи, - перечислил Ичивари, осознавая малость сделанного.

- Вдвое больше, чем я ожидал, - ровным тоном отозвался вождь.

Ичивари насторожился: ему почудилось, или отец с трудом прячет улыбку? С чего бы вдруг, после ночного безобразия, которому и точного названия не подобрать... Ведь чудом воины не начали стрелять, а уж как уцелел Джанори, даже чудо не объясняет! Эта мысль подтолкнула иную, про данное гратио обещание и свою ответную полную клятву с наложением руки на сердце и правую душу. Самое время исполнять. Сын вождя придвинул к столу тяжелый резной табурет собственного изготовления, разгреб влажные бумаги, освобождая место для своей стопки. Чинно сел, выпрямил спину. И ощутил: язык отнимается, как же он такое скажет - вслух? Пришлось зажмуриться - отец даже брови свел от удивления, это удалось заметить. И в наступившей темноте Ичивари постарался внятно выговорить самое жуткое.

- Отец, я осенью два раза тебе всерьез пожелал смерти. Из-за каурого коня. Я выбросил мясо, которое приготовила мама. Хотел уйти в степь. Я понимаю, что это глупо, но я был зол и думал, что я был еще и прав. И еще я хотел...

- Когда вождь Магур сказал при всех, что я беру его дочь в жены во имя мира и даже не позвал её на совет, словно она и разговаривать не умеет, - раздумчиво и неожиданно мирно сообщил вождь, - я бросил в него ритуальное копье. Так оно, знаешь, удачно под руку попалось... До сих пор не могу даже представить, - а как? Оно было воткнуто в землю далеко, за костром. Потом я сказал, что Магур мне не отец и много подробностей добавил. Кстати, я попал копьем, пусть и вскользь. У отца на правой руке остался шрам, вот здесь.

Ичивари открыл глаза, осторожно повернул голову и увидел отца - очень странного, с живым и веселым лицом. Оказывается, - пронеслось в голове, - он умеет так приятно и широко улыбаться... Потом сказанное достигло сознания, и Ичивари снова закрыл глаза. Представить себе то, что описал отец, было невозможно. Он ведь никогда не позволял себе проявлять гнев. Тем более так, до окончательной потери самообладания и даже разума! А если добавить, что все это - в отношении деда...

- С тех пор я не позволяю своим рукам быть быстрее мыслей, - договорил отец. - И я знаю, что не все слова, обозначающие одну и ту же правду, одинаковы. Папа знал, что я люблю её, но старики полагали важным иное, и он сказал то, чего ждали. Пока я перевязывал ему руку, он вел себя так нелепо, что у меня дрожали руки. Он смеялся и хвастался, Ичи.

- Дед? Хвастался?

- Он кричал на всю поляну, а тогда еще советы проходили на поляне у края долины ив. 'Мой сын повзрослел и обзавелся собственным голосом!' - Даргуш приложил ладонь к губам и показал, как кричал дед. Вздохнул и стал серьезным. - Покладистые и исполнительные дети приятны родителям... Только они не становятся вождями. Ичи, я не знаю, зачем подожгли библиотеку. Но твое перо я должен был найти именно вчера. Тот, кто приготовил ловушку, охотился на вождя. Он знал: я не желаю приобрести нового ранвари ценой утраты сына. И еще он, видимо, знал, что я уже собрался отослать Шарву с приказом догнать тебя и вернуть. Еще я опасаюсь, что этот некто дал знать о моих намерениях и наставнику. Тогда наши беды еще не окончены, увы... Нет кораблей с пушками у берега, но в столице пахнет пожаром и порохом, Ичи.