Кирилл Манаков - Вторжение

– Н-нет, – Коржавин даже смутился.

– Не расстраивайся, – она снова засмеялась, – и не должен был заметить. Боги должны поддерживать легенду о себе. Согласись, звучит красиво.

– Ты великолепна, – Коржавин одним прыжком соскочил с ложа, заключил в ее объятья и закружил по спальне, подняв вихрь черных волос. Богиня громко хохотала и барабанила кулачками по его широкой груди.

В зале с колоннами они появились только через час. Бойко и Ольга были поглощены друг другом и тихо перешептывались, удобно устроившись на подушках. Султангиреев, стоя у входа, о чем-то степенно беседовал с могучим кентавром. Умар человек серьезный, сразу налаживает контакты с местным населением. Можно поспорить, он уже в курсе всех насущных кентаврьих проблем, и, если еще не получил, то вот-вот получит приглашение заглянуть в гости. А там моментально подружится с веселыми кентаврятами, которые со слезами будут упрашивать его остаться и еще немножко поиграть с ними.

…Он был родом из небольшого села, прилепившегося к подножиям гор на границе Чечни и Ингушетии. Три десятка дворов, почти все жители – родственники. Чуть выше в горах – древняя родовая башня, куда его неукротимые предки возвращались из лихих набегов на равнину.

Кроме выдающихся физических данных, маленький Умар отличался обостренным чувством справедливости. Когда он был на улице, никто из мальчишек, даже старших, не мог обидеть слабого. Он не имел понятия о законах, написанных людьми, но в его маленькой голове сформировалось четкое представление о том, как следует относиться к себе подобным. Хочешь показать свою силу и удаль – пожалуйста – твое право. Только будь любезен, выбирай соперника равного себе. А вот если захотел покуражиться, тогда извини – Умар моментально набычивался, и, упрямо опустив голову и сжав кулаки выступал вперед. У его противника оставался выбор – отступить или драться. А драться он, несмотря на юный возраст, будет, пока не упадет замертво, в его системе ценностей вообще не было понятия поражения.

Умару было шестнадцать лет, когда случилась беда. Ночью к дому подъехала машина, осветив окна спящего дома ярким светом фар. Отец, не спеша, накинул на плечи плащ и открыл дверь. Больше Умар его живым не видел. Его расстреляли на крыльце собственного из двух автоматов прямо из окон остановившегося во дворе внедорожника. Что было дальше, навсегда стерлось из памяти мальчишки. Он помнил только, что схватил первое, что попалось под руку – кухонный нож и выскочил на улицу…

Очнулся в больнице – обе ноги в гипсе, все тело болело, и при каждом вздохе казалось, что осколки сломанных ребер вот-вот пробьют кожу. Первый раз в жизни Умар чувствовал себя таким беспомощным, его совершенное тело отказывалось слушаться. А к тому же правая рука была пристегнута наручниками к вмурованному в бетонную стену кольцу – приземистое здание больницы располагалось за огороженной двумя рядами колючей проволоки стеной следственного изолятора. Здесь Умар Султангиреев узнал, что является находящимся в международном розыске опасным террористом. У двоих из четырех человек, находящихся во внедорожнике при себе были удостоверения ну очень серьезной организации, которая и должна была бы бороться с террористами и диверсантами. Четыре вооруженных человека не успели перехватить стремительный бросок мальчишки, вооруженного кухонным ножом со стершимся лезвием. Пока очередь из автомата не раздробили ему ноги, Умар успел добраться до открытого окна автомобиля… Даже лежа на земле, под градом ударов, он не выпустил из рук ножа, и, пока не потерял сознание, с упорной яростью пытался достать им врагов. А когда один из нападавших брезгливо ткнул носком тяжелого сапога безжизненное тело, Умар последним рывком пригвоздил его ступню к земле. За что получил страшный удар прикладом по затылку. Спасло только то, что его посчитали мертвым и не стали добивать, мать вызвала скорую, но вместо медиков приехал наряд милиции и отвез умирающего мальчишку не в больницу, а в медчасть при следственном изоляторе.

Но, видимо, когда Создатель работал над телом Умара, то вложил в него изрядный запас здоровья и жизненной силы. Он не только не собирался умирать, но наоборот, быстро пошел на поправку. Несколько раз в палату заходил следователь – нагловатый молодой человек с хорошем костюме с тонким кожаным портфелем, он совал Умару какие-то бумаги и предлагал подписать. Но тот молча отворачивался. Его не интересовало, что происходит вокруг и что будет дальше, он просто твердо знал, что делать дальше.

Когда Умар немного поправился, а это просто означало, что повязки перестали окрашиваться кровью, его перевели в общую камеру. Он никогда и никому не рассказывал, что происходило на первом допросе, продолжавшемся шесть часов. Было только известно, что после допроса, его, бесчувственного, приволокли в камеру и швырнули на нары.

И тут судьба, впервые за недолгую жизнь, улыбнулась мальчишке. Когда его под руки тащили по коридору, навстречу вышли четыре человека. В темных костюмах, бронекомплектах, с бесшумными автоматами, эти ребята смотрелись на фоне работников СИЗО как волки среди брехливых собак. Он посторонились, пропуская двоих оперов, на руках которых висел молодой парнишка. Один из них, с явными восточными чертами лица, посмотрев вслед конвоирам, покачал головой:

– Это же совсем ребенок.

Второй, видимо командир группы, нахмурился:

– Сабир, это не наше дело. Местные кадры работают как могут.

Сабир усмехнулся:

– Работают? Вы сами знаете, что это за работа.

– Знаю. Но вмешиваться не имею права.

Сабир промолчал. Командир внимательно посмотрел на него, секунду подумал и сказал:

– Ладно. Я поговорю с руководством.

Сабир едва заметно улыбнулся:

– Спасибо, товарищ полковник.

Конечно же, Умар не ничего не знал об этом коротком разговоре. Поэтому он был очень удивлен, когда наутро его отпустили. Просто вывели из здания изолятора и отправили на все четыре стороны. Яркое солнце слепило глаза, Умар закинул голову, закрыл глаза и вдохнул полной грудью свежий воздух, казавшийся сладким после смрада вонючей камеры.

Домой он попал только под вечер – добирался на попутках. Увидев сына на пороге, мать беззвучно заплакала. За эти несколько дней она постарела лет на двадцать. Умар прижал ее поседевшую голову к груди.

– Умар… Я прошу тебя, не надо ничего делать… Я не смогу потерять еще и тебя.

Умар промолчал. Для него уже все было решено.

На следующий вечер он вышел во двор, сдвинул в сторону замшелый валун и достал оттуда завернутый в промасленный пакет автомат. Потом помолился, так, как учил отец, и вышел на улицу. Мать все слышала, но не решилась выйти из своей комнаты.