Марина Ефиминюк - Игры по чужим правилам

— Какая прелестная юношеская категоричность, — деланно вздохнул Громов, — но твое упрямство порядком утомило меня.

Собеседники достигли шумной площади и поднялись по ступенькам на смотровую площадку, фактически являвшуюся крышей подземного торгового центра. Из закованной в плиты земли высовывались стеклянные сферы, испещренные разводами пыли и стаявшего снега.

Остановившись, Громов сунул в рот сигарету и прикурил ее, очень по-людски, без ведьмовских фокусов, чиркнув копеечной зажигалкой. Табак затлел, а в воздухе завилась полоска полупрозрачного дымка.

— Ты предлагаешь мне убить близкого человека, — прервал долгое молчание Филипп. — Предать, другими словами?

— Не помню, чтобы ты сильно сомневался, когда забирал дар у младшей сестры, — выдохнув струйку сигаретного дыма, с сарказмом произнес старик.

— Я и сейчас не сомневаюсь, — с раздражением ответил парень, невольно реагируя на издевательские нотки в тоне собеседника. Громов явно провоцировал и, черт возьми, у него отлично получилось пошатнуть выдержку Филиппа.

— Поверь моему опыту, мальчик, человеческие женщины не стоят жертв, — проворковал Старейшина.

— Возможно, тебе встречались не те женщины? — с вызовом уточнил парень.

— Ты самонадеян, мой юный друг, — снисходительно вымолвил ведьмак. — Позволь, я расскажу, что случится совсем скоро. Дар завладеет твоей новорожденной ведьмой, она почувствует превосходство над обычными людьми и навредит кому-нибудь. Не потому что девочка перейдет на темную сторону, как твоя сестра, а потому что это неизбежно — обычный человек не может управлять такой мощной Силой. Тебе придется ответить за все ее ошибки.

Щурясь от холодного ветра, Вестич разглядывал шумный проспект и изящный фасад дорогого отеля на другой стороне площади. Ему было нечего сказать.

— Но даже тогда, — продолжил Старейшина, — останется выбор между ритуальным убийством и дарением истинного имени. В первом случае, ты решишь все проблемы, во втором — уничтожить и себя, и Вестичей — Он похлопал парня по плечу. — Увы, как ни старайся, на двух стульях не усидишь, Филипп.

— Уверен, что существует способ вернуть дар и без ритуального убийства, — сухо отозвался парень.

— И, пока ты будешь ломать голову, время истечет. Вестичей уничтожат, — пророчил старик, как проклятая кликуша.

— Значит, я должен поторопиться, — без капли иронии произнес Филипп. Взгляды собеседников скрестились. — Тебе не удалось меня запугать.

На дерзость Громов лишь улыбнулся и приподнял шляпу.

— В таком случае, удачи, мой мальчик. Она тебе не помешает.

Аудиенция закончилась. Коротко кивнув, Филипп поспешно направился к подземному переходу. От осознания того, насколько Старейшина был прав, на душе скребли кошки.

Время стремительно утекало, как пригоршня песка сквозь расставленные пальцы. Их с Сашей вырвали из безопасного вакуума.

Невероятно скучная лекция никак не заканчивалась, и я бы никогда в жизни не заставила себя высидеть пару, если бы не угроза отчисления. Профессор невнятно бормотал материал, словно старался отчитаться лишь для галочки, и изредка рисовал на доске какие-то даты.

Новая тетрадь для конспектов, купленная взамен сожженной, оставалась девственно чистой, потому как профессорские слова доносились до сознания лишь отдаленным эхом. Я захлебывалась злостью на Яна, в воображении рисовала упоительные сцены о расправе над стажером и боролась с диким желанием что-нибудь разбить. От едва сдерживаемого гнева пострадала пара переломанных пополам грифельных карандашей.

Тут, отвлекая от свирепых фантазий, в голове неуместно всплыл возмущенный вопрос: «Какого черта, ты сбежала?!»

Мгновением позже в кармане звякнул мобильник, принимая сообщение. Звонкое треньканье разнеслось по всей аудитории, и преподаватель орлиным взором окинул ряды. Когда он, не найдя виновного, повернулся к доске, я украдкой вытащила телефон.

«Ты где?» — Высветилось на экране сообщение от Филиппа.

Следом, словно бы, прозвучала новая сердитая реплика: «Очень надеюсь, что ты никого не прикончила!», и с переливчатым бренчанием появилось следующее послание: «У тебя все хорошо?»

Пока Вестич не надумал позвонить, пришлось поскорее вырубить аппарат. К счастью, сейчас, будучи обычным человеком, он не мог дозвониться по отключенному номеру.

— Эй, Антонова! — позвал меня вихрастый однокурсник, сидевший на ряд ниже, и быстро передал свернутый вчетверо листочек.

— Молодые люди, что у вас происходит? — Лектор моментально засек нарушителей порядка. Я сжала записку в кулаке, а, когда профессор отвернулся, то тайком прочитала послание.

«А как же кофе? Андрей».

Сухов с компанией, подобно вражеским партизанам, засели на другом конце лекционной аудитории, и все как один скалились. Супер! Похоже, только декан на этом факультете не знал о запланированном публичном свидании в столовой.

Я сдержанно кивнула, подтверждая, что уговор в силе, но Андрей состроил вид, будто не понял молчаливого согласия, и театрально прижал руку к уху. Его свита сдавленно захихикала.

Красноречиво покачав головой, я уставилась на доску, исписанную столбиками исторических дат. Андрей продолжал гримасничать. На тетрадной странице крупными размашистыми буквами он написал: «Кофе в студию!» и теперь на потеху друзей размахивал блокнотом, привлекая всеобщее внимание.

В голове промелькнула быстрая мысль, что было бы неплохо отправить парню сообщение и попросить не рисоваться перед однокурсниками. В тот же момент во всей аудитории заверещали мобильники. Всего секунду назад уважительная тишина превратилась в жуткую какофонию, тренькнули даже телефон преподавателя и мой собственный, отключенный. Началось хаотичное копошение, когда студенты полезли за аппаратами.

Нехотя, я вытащила из кармана мобильный и прочитала на экране: «Не красуйся, товарищ! Будет тебе кофе, и чай с плюшками тоже будет. Антонова». По аудитории прокатился удивленный шепоток, и от стыда я едва не застонала.

Кто бы пристрелил меня, чтобы не мучилась из-за колдовского дара?!

Когда лекция закончилась, и студенты поспешно покидали аудиторию, я смиренно дожидалась кавалера. Парень же спускался к преподавательской кафедре с особой ленцой.

— Это, типа, фокус такой, Антонова? — ухмыляясь, уточнил он.

— Он самый. Я, как Алиссандро Калиостро, — хмуро пошутила я, — только в юбке.

На большой перемене в столовой творилось столпотворение. За напитками пришлось выстоять очередь и разместиться за столиком у большого окна, где от рассохшихся рам тянуло сквозняком. За грязным, в разводах стеклом открывался унылый вид на внутренний двор.