Виктор Кувшинов - Лэя

Они отошли немного вверх по склону, где трава была только по щиколотку и остановились на ровной лужайке. Лэя обернулась и сказала низким голосом, в котором слышалось трудно сдерживаемое волнение:

— Сядь сюда. Я буду танцевать. А дальше ты должен все понять сам.

Женька послушно сел. Лэя отошла от него на несколько шагов и замерла, как будто не завершив шага. И столько в этой ее позе было природной грации, что у Женьки просто отвисла челюсть и потекли слюни. Она стояла, будто серебряная птица, готовая сорваться в полет, освещенная с одной стороны красноватым, с другой — золотистым светом двух лун. Лэя неслучайно выбрала место, ее фигура казалась волшебной на фоне холодного отсвета приближающегося звездного рассвета. Женька почувствовал себя впадающим в какой-то мистический транс. Будто Сэйлар, вместе с его, наверно, самым прекрасным созданием, решили открыть ему, неотесанному пришельцу, самое сокровенное видение из своей сокровищницы чудес.

Но вот дивное мгновение, которое, Женька знал, неизгладимо впечаталось в его сознание, истекло, и Лэя двинулась в волшебном танце. Оказалось, он ничего не знал о красоте Лэи и даже близко не представлял, насколько пластично ее тело в танце. Умом он пытался понять, что это какой-то особый танец, но тело забивало сознание волной гормонов. Лэе не нужно было никакой музыки. Движения ее были немного от ленивой кошки, только иногда срывающейся в какой-нибудь головокружительный прыжок. И все время ненасытные Женькины глаза ловили на мгновение обнажающиеся груди или самые верхние и самые вкусные части ног.

Несомненно, танец был эротическим, но он имел так мало общего с обычным стриптизом, исполняющимся земными дамами. В Лэиных движениях не было пошлости, а в танце угадывался зов дикой первозданной природы.

Опять не закончив движения, она напряженно замерла, стоя лицом к Женьке, и ее рука потянулась к узлу пояса перехватывающего, как оказалось не тунику, а короткий халатик. Она, неотрывно глядя в Женькины глаза, медленно потянула за конец кушака, и шелк заскользил, начиная открывать ее тело. Но посреди самого интересного момента, она резко отвернулась, сделала еще несколько па с умопомрачительными прогибами тонкой талии и снова встала, не двигаясь, спиной к Женьке, слегка расставив ноги. Женька не дышал. Серебристый шелк стал сам потихоньку соскальзывать с ее плеч и, вдруг, ручьем стек к ее ногам.

Божественной красоты тело предстало в двух шагах перед Женькой во всей своей соблазнительной наготе.

Лэя медленно повернулась лицом. Женька подсознательно чувствовал, как, несмотря на внешнее спокойствие и выверенность движений, в ней со страшным напряжением борются стеснительность и желание. Ее волнение выдавало легкое подрагивание ресниц и влажный блеск глаз, сверкающих изумрудными полумесяцами вокруг огромных колодцев почти круглых от переживания зрачков.

Женька застыл, любуясь этим совершенным творением Сэйлара. У него было чувство, что он может испортить эту красоту, прикоснувшись к ней руками. Его затуманенный взор блуждал от божественно прекрасного лица, скатываясь на золотые упругие груди, оканчивающиеся маленькими розовыми сосками. Он следил за изумительным атласом белой шерстки, стекающим с шеи, сужаясь между грудей и подчеркивающим их контур снизу, белым полем животика, снова слегка сужаясь на талии и опять расходясь на бедрах, чтобы соскользнуть заманчивым белым треугольником между ног.

Наконец он почувствовал, что его ступор может быть воспринят Лэей, как отказ, и он встал на трясущиеся от переживаний ноги.

К своему ужасу он понял, что его штаны ужасно неприлично встопорщились в известном месте, а показывать свою застенчивость девушке в такой момент было как-то неприлично. Лэя, подбадривающее улыбнувшись, шепнула:

— Теперь, ты!

Женька хотел, было переспросить: "что — ты?", но вовремя остановил свой глупый язык и, замешкавшись, стал расстегивать рубашку. Лэя помогла ему, сняв ее у него с плеч. Женька сам себя почувствовал в роли стриптизера и со страшным замешательством подумал, что он будет делать со своими вздутыми штанами. Лэя хихикнула, заметив его, чуть ли не детское смущение, и Женька, решившись, почти одним движением скинул штаны. По Лэиным округлившимся глазам он почувствовал, что в его внешнем виде что-то не то. Опустив взор, он понял, что было не то, а может и самое то — этого он не знал. Просто его, или вернее арендованный у Зара аппарат был, наверно, раза в полтора больше его земного аналога и явно рвался в бой, как и все животное существо, заключенное сейчас в его мохнатой шкуре.

Однако, Женька титаническим, можно сказать трансгалактическим усилием, подавил эти животные страсти и, нежно подхватив свою сказочную принцессу, осторожно уложил ее на постель их луговых трав. Сам же, встав на колени сбоку, стал покрывать ту поцелуями на свой, земной манер, начиная с лица и постепенно опускаясь все ниже, одновременно гладил золотой шелк грудей и белый бархат живота. Судя по невольным, тихим постанываниям принцессы и подрагиванию, судорожно сжимающих его загривок, прелестных ручек, он тоже сумел удивить свою неземную любовь. Добравшись в своих поцелуях до самого низа прелестного животика, он осторожно раздвинул поднятые и судорожно сжатые колени и стал целовать внутренние, светло золотистые стороны бедер, приближаясь к самому сокровенному месту. И, наконец, не сдержавшись, поцеловал нежные розовые лепестки, обрамленные белой атласной дорожкой, убегающей вниз. Лэино тело выгнулось дугой, будто от удара тока, из ее уст сорвался настоящий стон возжелавшей пантеры.

Женька понял, что издевается над своей юной феей, и услышал глухой рык, издаваемый его собственной глоткой. Больше тянуть не было ни сил, ни нужды. Он поднялся на колени и, приблизив к ней свой внушительный аппарат, осторожно раздвинул лепестки между Лэиных ног. Тепло Лэиного лона обожгло Женькино естество. Его тело разъяренно ревело и хотело вонзать, сжимать и рвать на кусочки, а душа пела и никак не могла понять, за что ему, совковому недоучке такая неземная честь? Самая красивая девушка планеты, принцесса самой большой страны, умница, а самое главное, неземной красоты душа сейчас сама, по своему желанию, становиться его и только его. В его пустой башке звенели все подвенечные колокола и церковные хоры и органы сразу. Он, сдерживая себя межпланетным усилием, медленно вводил свои (ему не хотелось думать, что Заровы) телеса все глубже, боясь заметить боль в затуманенных глазах его принцессы. Но, видимо природа создает все в пропорции, и он чувствовал, как маленькие, но сильные ручки, продолжают тащить его на себя. Наконец он понял, что боли не будет, и выпустил из себя на волю ненасытного зверя, который пытался разорвать его изнутри.