Константин Кривчиков - Поцелуй королевы. Кн. 1-3[СИ]

Правда, сейчас мы сидим с Мишей в каком-то ресторанчике поблизости от Невского проспекта, и мне тепло после двух рюмок коньяка. Мне кажется — я уже много рассказала и мне пора испить третью. Бабушка это называла — промочить горло. Миша смеется:

— А у тебя язык не станет заплетаться?

— Почему мой язык должен плестись? — обижаюсь я, высовывая язык и показывая его Мише. Видишь, какой длинный и ровный? Но Миша почему-то обращает внимание на цвет.

— Какой розовый, — произносит он с непонятной интонацией. — Ладно, давай еще по рюмочке под горячее. Здесь отлично готовят баранину. Потом продолжишь…

Итак, я отнесла расшифрованный и переведенный текст профессору Мартинесу, а на следующий день взялась за клинопись. Но особенного желания трудиться над очередной головоломкой я не испытывала. Во-первых, чувствовала себя очень уставшей. У меня есть привычка — если за что-то берусь, не даю себе ни секунды передышки, пока не доведу дело до конца. Здесь мне, видимо, что-то передалось от бабушки Софьи, которая любила повторять — сделал дело, гуляй смело.

Теперь я вспомнила, что за последние месяцы толком не отдыхала ни одного дня, и эта провокационная мысль исподволь, с самого утра, начала подтачивать мою каменную волю. А ведь вода и камень точит…

Конечно, гулянка в мои планы пока не входила. Дело-то я выполнила лишь наполовину — это в лучшем случае. Кто его знает, с какими трудностями я столкнусь при расшифровке клинописи? Да и гулять было не с кем. Донато находился в командировке в Португалии и намеревался вернуться лишь через день.

Донато журналист и работает корреспондентом в крупной мадридской газете. А еще он начинающий писатель и собирается сочинить роман. Уже два года собирается, но как-то все не срастается.

Я однажды посоветовала Донато между делом написать рассказ. Ну, мол, пока на роман времени не хватает, можно и рассказом заняться. Чтобы руку набить. Но Донато на меня так обиделся, что с тех пор я ему советов не даю. Ведь он тогда мне сказал, что я ничего не понимаю в творчестве. Как будто ученый — не творческая профессия.

Однако я не стала с ним спорить. Я вообще человек не конфликтный и предпочитаю не тратить время на бесполезные выяснения отношений. Кто-то из древних греков, возможно, Сократ, изрек, что в споре рождается истина. Мне всегда это казалось сомнительным. Люди, как правило, спорят не для того, чтобы узнать истину, а для того, чтобы доказать собственную правоту. Мне гораздо ближе и понятнее мысль Гегеля, заметившего, что "истина рождается как ересь и умирает как заблуждение". Иными словами, абсолютной истины не существует, а есть лишь бесконечный путь познания. И лично мне нравится идти по этому пути.

Так что я предпочитаю познавать, а не спорить. Даже если кому-то хочется считать белое черным — пусть считает. Это его проблемы.

А что касается Донато… Он полагает, что сочинять рассказики, значит, разбрасываться по пустякам. Донато хочет придумать такой сюжет, чтобы сразу создать бестселлер. Раз — и в дамки! И поэтому постоянно ищет сенсационный сюжет. Но пока не нашел и сильно из-за этого переживает. И я тоже переживаю. Потому что не сомневаюсь в его таланте. Вот только сюжета хорошего не хватает.

Но в те дни Донато находился в Португалии, а без него устроить праздник у меня все равно бы не получилось. Ведь для праздника нужен человек, который тебя понимает. Разумеется, я могла позвонить какой-нибудь подружке и посидеть с ней в ресторане. Но тогда пришлось бы долго растолковывать ей, по какому поводу собрались пить шампанское. И это могло испортить весь эффект. К сожалению, мало кто понимает, как это интересно — изучать старинные рукописи, да еще в оригинале. В этом смысле мне не повезло с родом занятий. Занималась бы я, к примеру, модельным бизнесом, от подруг отбиваться бы приходилось. Или мне не везет с подругами?

Так или иначе, работать не хотелось. Я сидела за столом в зале библиотеки с рассеянным видом и грезила о том, как мы вскоре полетим с Донато в Санкт-Петербург. До поездки оставалось меньше трех суток. Мы давно планировали эту поездку. Донато мечтал посмотреть знаменитый город, в котором Раскольников убил свою старуху-процентщицу. Мой друг восхищался Достоевским и не скрывал, что едет в бывшую столицу российской империи за творческим вдохновением.

А я очень хотела увидеть романтичные белые ночи, о которых мне много раз рассказывали дедушка Эстебан и бабушка Софья. Но причины поездки романтическими и творческими факторами не исчерпывались. Я собиралась в Россию еще и для того, чтобы выполнить долг памяти. Вернее, это и являлось первопричиной и главным побудительным мотивом поездки.

Наверное, пора сделать обещанное отступление. Ведь Миша настаивает на том, что я должна изложить все по порядку и с самого начала. И он прав. Теперь я тоже сообразила, что некоторые подробности о моей семье будут полезными и даже необходимыми для понимания всех обстоятельств моей истории. Тут все так запутано, что не разберешь, где начало клубка.

Миша сам напросился — пусть теперь слушает. Я ведь, все-таки, женщина, хотя и умная. Откуда мне знать, что такое "по порядку"? Пусть не сердится, но рассказываю так, как умею.

Мой папа — из детей так называемых "испанских детей", выросших в Советском Союзе. Как-то я коряво выразилась. Надеюсь, вы поняли.

Когда в Испании началась гражданская война, моего прадедушку, учителя испанского языка и литературы, члена коммунистической партии, еще в первый день путча убили фалангисты. Убили прямо на улице около школы, где он преподавал. Фалангистов через пару дней прогнали отряды республиканцев, и старший сын прадедушки, которому было тогда шестнадцать лет, ушел воевать за республиканское правительство.

В годы войны тысячи маленьких испанцев из семей сторонников республиканцев отправили за границу: в Советский Союз, Бельгию, Францию, страны Латинской Америки… Прабабушка не хотела отпускать младшего сына, Эстебана (моего дедушку), но старший сын ей сказал: "Если меня убьют, чем ты будешь их кормить? Да если еще победят фалангисты?" И прабабушка согласилась.

В 1937 году около трех с половиной тысяч детей в возрасте от 5 до 14 лет с учителями и воспитателями отплыли из Испании на корабле "Гавана" во французский порт Бордо. Там они пересели на другой корабль, отправлявшийся в СССР. Эстебану тогда было двенадцать лет. Уже много лет спустя дедушка узнал, что его мать, Мария, переменив решение, приезжала за ним в Бордо, но не успела — корабль отошел от пирса у нее на глазах.

В числе примерно тысячи испанских детей Эстебан попал в детский дом в Ленинградской области. Летом 1941 года, когда началась война с Германией, Эстебан как раз закончил школу. В армию его по возрасту тогда не взяли, но он смог устроиться на службу в пожарную охрану. Взрослых мужчин не хватало, а пожаров в городе было много. Немцы безжалостно, особенно в первый год блокады, бомбили Ленинград, используя зажигательные бомбы.