Константин Кривчиков - Поцелуй королевы. Кн. 1-3[СИ]

Я не сразу сообразил о ком речь, и Чупракин пояснил: "Ну, в журнале работал, антисоветскую повесть пытался сочинить. Потом его в психбольницу направили". — "Ну, да, — протянул я. — Теперь вспоминаю. Что-то там про инопланетян. А чего, вылечили его?" — "Нет, все лечится. Но вот какая ситуация. Получили мы анонимку следующего содержания. Мол, этот Сизоненко опять начал что-то сочинять. Да не просто так, а вроде как с одобрения самого главврача. Целый роман накатал". И смотрит на меня — мол, догадайся сам.

А чего не догадаться? Намек понятен. "Товарищ генерал, — говорю. — Неужели нам снова этим заниматься? Сейчас в журналах такое печатают, что Сизоненко и не снилось. Сплошная демократия и гласность, а тут какая-то анонимка. Да и эти статьи, по которым он привлекался, не работают уже несколько лет".

Чупракин насупился. Строго произнес: "Ты, Юрий Константинович, мне демагогию не разводи. Это у политиков демократия и гласность, а у нас — служба. Сегодня демократия, а завтра… дисциплина — мать порядка. И статьи сразу заработают. Кроме того…" Он помялся. Мне даже показалось — оглянулся по сторонам. И говорит негромко: "Скажу тебе по секрету — сей писака у нас на особом контроле. Только не спрашивай — почему. Тебе знать не положено. Да и я — не сказать, чтобы много знаю. Короче, поручи кому-нибудь из отдела. Пусть в больницу съездит, она в Гатчинском районе находится, и разузнает, что к чему. Может, главврач либерал какой, хочет с помощью этого придурошного пасквиль на руководителей нашего государства сочинить и издать. Сам знаешь, при чьей поддержке".

Вышел я из кабинета не то, чтобы сильно озадаченным… Но какое-то нехорошее предчувствие возникло. Только тут я понял, что сидит у меня заноза в душе. Не надо было тогда на этого парня дело заводить. Не заслуживал он такой судьбы. А я руку приложил, да. Приложил.

Юрий Константинович замолчал. Ощущалось, что он волнуется, и воспоминания о событиях двадцатилетней давности даются ветерану госбезопасности нелегко.

— В общем, решил я сам съездить в больницу, разобраться во всем и, по возможности, поставить в этой истории точку. Если получится…

— А этот ваш, с нехорошими глазами, он еще работал? — неожиданно спросила София. "Смышленая и наблюдательная, — уже не в первый раз за короткий период отметил про себя Юрий Константинович. — И с головой, похоже, все в порядке. Зря Мишка на нее бочку катил. Она и ему фору даст по сообразительности". А вслух отозвался:

— Максимов? Нет, уже не работал. С ним следующее приключилось. Отца его, секретаря горкома КПСС, в 1989 году на пенсию отправили, во время горбачевской чистки партийных рядов. А еще через год Максимов погорел… ну попался, скажем так, на одной паршивой истории. Он курировал, по линии госбезопасности, валютных проституток, которые обслуживали иностранцев. Ну и, начал их "крышевать", по-простому — брать с них деньги. И натурой не брезговал. Да еще с бандитами контакты завел. Кто-то из проституток его сдал милиции. Те за это дело ухватились: для милиции кагебиста прищучить, в смысле, компромат на него завести — милое дело. В общем, уволили Максимова из органов, чуть не посадили. Но он не пропал. Чуть позже кооператив организовал… Такой вот, идеологически стойкий товарищ оказался… Так, на чем я остановился?

— Ты собрался в психушку, — подсказал Михаил.

— Да, верно… Значит, на следующий день на служебной машине приехал я в лечебницу. Находилась она на территории Ленинградской области, неподалеку от Гатчины. Нашел главврача. Маленький и пузатенький, но шустрый, как футбольный мяч. Звали его Василий Иванович, да.

Так и так, говорю, мол, находится у вас на лечение некий Виталий Сизоненко. Меня интересует вся информация, связанная с этим товарищем. Вижу, что психиатр удивился и вроде как даже растерялся. "А зачем он вам понадобился? — спрашивает. — Он у нас уже три года безвылазно. Только жена с сыном иногда навещают". — "Зачем он нам понадобился, это наше дело, — объясняю вежливо. — А вы рассказывайте о нем все, что знаете". — "А чего рассказывать-то? Историю болезни?" — удивляется врач. "Давайте с этого начнем", — соглашаюсь сразу, но с намеком. Мол, одним этим разговор не ограничится. "Хорошо", — отвечает Василий Иванович. И вытаскивает из ящика стола папку.

Эге, смекаю, а анамнез-то он под рукой держит. Видимо, частенько с Сизоненко общается. Но молчу, жду. "Странноватый он, вообще-то, больной, — начинает психиатр. — С одной стороны: диагноз достаточно четко ставится: шизофрения и параноидальный бред. Это если не вдаваться в медицинские подробности. Явное раздвоение личности, плюс мания преследования". — "А в чем раздвоение выражается?" — "Видите ли, ему кажется, что в нем живет сознание разных людей. Точнее, не сознание, а воспоминания. То ему мерещится, будто он был вождем первобытных людей, то — римским легионером, то — монахом, то…"

Тут врач споткнулся и замялся: "Да, чего там перечислять? Всего не упомнишь. В анамнезе записано. Можете взглянуть, если мой почерк разберете". — "Взгляну, но попозже, — отвечаю. — А странность в чем?" — "Странность в том, что это не типичное поведение. Обычно шизофреники склонны себя идентифицировать с какими-то конкретными персонами, часто — историческими личностями, вроде Наполеона. Слышали, наверное?" — "Или вроде Ленина", — замечаю как бы вскользь. "Ну да, — соглашается психиатр, но без энтузиазма. А сам в стол смотрит. — И такое бывает…"

Я жду. Не тороплю. "Так вот, — продолжает Василий Иванович. — У Сизоненко же никаких Наполеонов. В голове целый клубок воспоминаний: совершенно разные люди из разных эпох. Некоторые моменты он очень хорошо помнит, подробно и точно описывает, например, обстановку у папы Пия III. А это, между прочим, эпоха Возрождения". — "А откуда вы знаете, что он точно описывает?" — интересуюсь. "Так специально с одним историком консультировался… Воспоминания подобные Виталия постоянно мучают. Но он никого из себя не изображает, как это другие сумасшедшие делают. Просто помнит всякую всячину. Понимаете, в чем разница?"

Зырк на меня — и снова глаза в стол. Тоже выжидает, чтобы лишнего не ляпнуть. Но я-то свою линию уже наметил. Опыт у меня к тому времени большой был, чего скрывать.

В чем, к слову, заключается мастерство вести подобные расспросы? В том, чтобы, используя всю известную информацию и мельчайшие проговорки собеседника, заставить его самого, логическим путем, прийти к нужному ответу. Не задавая прямого вопроса. Так, что человек даже не догадается о том, что вас изначально интересовала эта тема.

— Это как? — с любопытством спросила София.

— Достаточно просто. Требуется лишь хорошая память, внимательность и определенная техника. Предположим, мне надо узнать возраст женщины окольным путем. Так, чтобы она даже не заподозрила, что я об этом ее выпытываю. Самая простая схема — навести разговор на нужное общеизвестное событие. Вот мы с тобой, София, как с иностранкой, вполне могли завести разговор о распаде Советского Союза, конце "холодной войны" и тому подобном. И я тебя, этак небрежно, спрашиваю: "Ты же помнишь, как разрушали Берлинскую стену?" Отвечай быстро.