Александр Годов - Двери в черную радугу

А потом сознание Тропова померкло…

У Алены были маленькие сиськи. Дохляк улыбнулся. У его жены были маленькие сиськи! Точно! И именно из-за них он часто ссорился с Аленкой. Воспоминания выплывали из глубин памяти для того, чтобы побольнее ужалить душу Дохляка.

— Я больше не Дохляк, — поправил себя он. — Меня зовут Николай.

…Алена отворачивается от него. Не хочет смотреть в глаза. Она такая красивая, когда злится. Да и когда не злится — тоже красивая. Его любимая звездочка. Его жизнь. Алена со злобой в голосе говорит:

— Ну вот и дай денег для того, чтобы я себе сиськи побольше сделала!

А ему смешно до слез. Он сдерживает себя, чтобы не расхохотаться. Поэтому хмурится и низким-низким, как говорили крутые детективы из фильмов-нуар, отвечает:

— Прости. Я же пошутил!

На его лице появляется заискивающая улыбка. Он пытается посмотреть в лицо Алене, но та все равно отворачивается. У него в запасе есть еще одна уловка. Он обнимает Алену и целует в макушку. Ее волосы пахнут ванильным шампунем.

— У тебя дурацкие шутки, Шолохов! — говорит она. Голос как у обиженного ребенка, но ему все равно удалось растопить лед обиды.

Ему ничего не остается как снова сказать:

— Я пошутил. Прости…

Николай посмотрел на труп «архаровца». С какого момента его жизнь разделилась на «до» и «после»? Как он стал жрать кукол и ползать по помойкам? Не помнил. Обрывки прошлого крутились в голове так же, как космонавт в центрифуге. В груди вновь раздалось — бам, бам, бам.

…Глаза и лицо. Лицо жены. Очень красивое. Ослепительно прекрасное, — и такие блестящие в ночи глаза. Он обнимает свою звездочку и говорит:

— Я так боюсь тебя потерять.

— Не потеряешь, если сам не захочешь, — отвечает она…

Дохляк прислушался. Но в магазине было тихо. Возможно, ему сегодня повезет и «архаровцы» не будут искать исчезнувшего соплеменника(?), подумал Николай. Может, твари вообще не обращали внимания друг на друга!

Бам, бам, бам.

Толчки в груди скорее раздражали Дохляка, чем радовали. Его чертов механизм, называемый сердцем, работал со сбоями, но с каждым днем он «тикал» дольше и дольше. Николай пытался представить, как кровь вновь струится по сосудам, как легкие опять засасывают испорченный воздух Города, но у него ничего не получалось. Его внутренний голос говорил о том, что сердце заработало не просто так, что за вернувшиеся воспоминания придется платить. Но платить чем?

…Маша стоит на подоконнике и смотрит на прохожих. Он поддерживает ее и смеется. Эта кучерявая кроха оставила его сегодня без сил. Он носился за ней по комнате, причесывал куколок, возился с детским обедом и, наверное, поменял миллион памперсов. А Маше хоть бы хны (?) — носится по квартире, полная сил и энтузиазма.

— Бибика! — говорит она.

— Да, бибика, — отвечает он.

— Бибика тр-р-р-р-р-р?

Он секунду колеблется и кивает:

— Бр-р-р-р.

Машенька смеется и показываем ему два передних зуба. Он стаскивает ее с подоконника, ставит на пол…

Свечи подрагивали в темноте, шипели фитили.

Дохляк сел на пол и облокотился спиной на дверь. В комнате было тихо, как в могиле. Сравнение с могилой усиливал накрытый пледом труп. То, что испытывал сейчас Дохляк, было больше похоже на приятную меланхолию. Это была не грусть, а скорее — печаль по «прошлому» Дохляку. Сегодня изменился мир. Сегодня был брошен вызов «архаровцам». Николай решил для себя, что больше не будет прятаться. Возможно, его сердце вновь завел бог. Для чего — пока не понятно, но Дохляк пообещал себе, что он обязательно разберется со всем.

…на улице зима. Ночь, редкий снежок, минус девять градусов. Он и Алена возвращаются из магазина. Маши тогда даже в планах не было. Жена идет довольная: ей удалось найти те духи с ароматом роз, что так давно хотела купить. До дома совсем близко. Мы идем и кушаем мороженное. Такое мороженное шариками в вафельной трубочке. Ночь, редкий снежок, минус девять градусов. Редкие прохожие смотрят на нас как на идиотов, но нам все равно…

Николай еще немного посидел на полу, опустив голову и зажав руки коленями. В конце концов он понял, что не может больше находиться рядом с трупом и вышел обратно в магазин, где его ждала двухлитровая бутылка минеральной воды вместо подушки и грязные витрины. Навряд ли удастся сегодня поспать, решил Дохляк. Он уже пытался заснуть в магазине, но мешали выплывающие из памяти воспоминания. И труп в подсобке.

Пригибаясь, Дохляк нырнул к стойке с комиксами, закрывающей витрину. В магазинчике было темно. Солнце давно уже село, а звезды и луну скрывали плотные облака.

Николаю хотелось свернуться калачиком и погрузиться в собственные чувства. И темнота должна была помочь ему в этом.

— Но-о-о-очь, — шепотом сказал он и облизал пересохшие губы.

Дохляк бросил взгляд на дверь подсобки, высматривая пробивающиеся лучи света. Он не хотел задувать свечи в каморке: а вдруг ему все-таки надоест сидеть в темноте? Но «архаровцы» могли разглядеть свет, и поэтому Дохляк плотно прикрывал дверь.

Город погрузился в больной сон. Выжившие прячутся на крышах домов, в мусорных кучах, в подвалах и канализациях в попытке обмануть «архаровцев». Твари же выходят на охоту, чтобы содрать с очередного полоумного бедняги кожу под романтическую музыку военных лет. Но сколько бы «архаровцы» не ловили «живых мертвецов», все равно зомби не становилось меньше. Почему? Нет ответа.

…Он, Алена и Маша возвращаются с пикника. Вечереет. Небо окрасилось дымкой рассвета. На улице достаточно тепло — градуса двадцать три. Алена и он выпили немного красного вина, поэтому у обоих блестят глаза и на щеках разливается румянец. Маша держит в руках пузатую бутылку «кока-колы». Вообще-то Алена запрещает дочке пить газировку: боится испортить желудок. Но ведь сегодня особенный день. Девятая годовщина свадьбы.

— Коль, а ты уверен, что два литра газировки для нее не много? — спрашивает Алена. Спрашивает потому, чтобы Маша ей возразила. Алена улыбается.

— Не много! — отвечает Маша и оттопыривает нижнюю губу. На кукольном личике отражается целая гамма чувств: обида, огорчение и возмущение.

Он смеется и пожимает плечами. Мол, ничего не поделаешь. Маше не возразишь. Алена порой упрекала его, что он слишком добрый с дочкой. Но как можно было запрещать этому милому комочку с золотистыми волосами?

— Пусть пьет, — говорит он.

Маша смеется, а Алена прижимается к нему и целует в губы…

Одна четкая, ясная мысль все же пробилась через смесь противоречивых эмоций и мыслей: нужно сопротивляться «архаровцам». Не надо сдаваться. Не надо. Да, именно так.

В магазинчике пахло шоколадом и пылью. Дохляк пообещал себе, что после того, как он избавится от трупа, обязательно приберется. Вымоет витрину, выкинет протухшие продукты, отдраит до блеска полы. Дохляк сравнил магазин с садом. Вместо бутонов роз, ромашек, фиалок повсюду росли сорняки, плоды яблок пожирали черви. Но ничего: ему удастся вновь вернуть саду прежнюю красоту. Всегда можно вдохнуть жизнь в любую вещь или в любое место. «И даже в кусок говна?» — спросил внутренний голос. Дохляк не стал отвечать.