Эл Ибнейзер - Дар Менестреля

— Право я не очень Вас понимаю, господин Вайер. Я знаю Вас как мужчину который всегда очень серьезно относится к тому, что говорит, но не могли бы Вы пояснить?

— Помните, дорогая госпожа Цваль, тот печальный инцидент с нищим, решившим остаться у Вас слишком надолго? — столь же многозначительно продолжил чиновник.

— Как не помнить! — Вскипела хозяйка, и краска злости залила ее некрасивое лицо, — У него еще нашлись родственники, которые посмели обвинить меня, что я его заморила голодом! Где интересно они были тогда?! А того мерзавца действительно и стоило заморить, но я этого не делала!

— Конечно, конечно, — умиротворяюще произнес чиновник, — но среди его родственников оказались влиятельные люди…

— И из-за этого я могу лишиться своего места! — Возмущенно продолжила женщина, — Представляете до чего дошел мир?! Вот и помогай бедным, трать на них свою жизнь, а потом тебя же выбросят на улицу за это!

Чиновник понимающе улыбнулся и произнес:

— Совсем необязательно дорогая госпожа Цваль, у меня есть знакомый, который может за Вас заступиться, и никто, поверьте, никто после этого не посмеет Вас и тронуть.

— Ах, это было бы так замечательно! Неужели можете? — воскликнула госпожа Цваль почти искренне.

— Да, могу, вот только он не любит делать ничего задаром.

Надзирательница сделала резкое движение, будто проверяя свой кошелек, жадно блеснула глазами, а затем ответила:

— Но Вы же сами знаете, какие у меня могут быть деньги? Я бедная женщина…

— Госпожа Цваль, — прервал ее мужчина игриво улыбаясь, — Он не потребует от Вас денег.

— Но, что же тогда, — удивленна спросила надзирательница, вдруг неожиданно зарумянившись.

— О, нет, нет, ничего такого, поверьте, — спохватился чиновник, — Подумайте сами, разве я мог бы предложить ТАКОЕ честной женщине. Что Вы! Он хочет, чтоб Вы передали ему ребенка, которого родит эта женщина, которую Вы только что пустили в приют. Скажу больше, он знал, что она придет сюда, и именно поэтому я зашел к Вам именно в этот час.

Надзирательница испуганно замолчала, но тут же запричитала:

— Ах, Боже мой, да как же это сделать? Если узнает кто, мне ж головы не сносить?

Чиновник протянув руку сжал ее ладонь, внимательно посмотрел ей в глаза и, улыбаясь, тихо-тихо произнес:

— А вот узнать никто ничего не должен.

— Да что я ей скажу, она ведь хоть и оборванка, а ведь шум поднимет!

Мужчина вынул из кармана набитый монетами кошелек и, держа его за завязки, протянул над столом женщине. А затем, твердо и внимательно глядя ей в глаза, еще тише добавил:

— А ей скажете, что ребенок умер.

Для Дейдры время слилось в сплошном непрекращающемся кошмаре боли и усилий. Казалось, вот уже все, ей даже померещился крик ребенка, и вдруг все опять продолжилось с той же силой… Надзирательница суетилась вокруг нее сама, и если бы Дейдра могла соображать, то очень удивилась бы, чего эта надменная женщина вдруг занялась ей лично, хотя намеревалась отдать ее на руки местной повитухи, да и тон хозяйки резко сменился, стал ласковым и обходительным.

— Ну, давай, милая, постарайся, давай-давай…

А по темным улицам Бренсалля уже шел недавний посетитель приюта, бережно несущий на руках завернутого в приютские тряпки новорожденного ребенка.

Не зря надзирательница была заботлива с Дейдрой, не зря… Она быстро поняла, что одним ребенком дело не ограничится. И что же ей было делать? Если она не отдаст всех детей, то неизвестный покровитель может разозлиться, и тогда она уж точно лишится своего места. Но неизвестно еще и захочет ли он связываться с целым выводком, вместо одного ребенка. И так, и так не получалось ничего путного. И надзирательница просто испугалась, не зная что делать.

Но в темной душе всегда найдется подходящая темная мысль. Если сейчас она шума не поднимет, — думала хозяйка, — то потом можно будет тихо выставить ее на улицу, а тогда какой спрос? Ушла она и все. И никакого ребенка вообще и не было.

Но и на этом дело не кончилось. Когда вслед за вторым настала очередь третьего, надзирательница уже перепугалась не на шутку. Женщина с одним младенцем на руках запросто может затеряться в большом городе. Кому она нужна? А двойня это уже редкость. Такую каждый заметит. Да и вообще, двойня или тройня детей считалась благословением свыше. Причем не только для матери, но и для всех вокруг. Такую могут и служанкой куда взять, так, на счастье, а там… В глубине души у нее шевельнулась черная мысль, но она тут же ее сама испугалась и продолжила свою работу. Хотя ей все равно подумалось, что если бы этот третий ребенок действительно умер бы… Движения стали грубее, отстраненнее, этот третий ребенок явно мог принести кучу проблем. Может поэтому, неаккуратным движением она случайно повредила третьему ножку, и тут же испугавшись, как бы кто чего не узнал, еще больше захлопотала вокруг роженицы.

И словно в ответ на ее тайные мысли вскоре вновь раздался стук в дверь. Пришедший оказался монахом в просторном сером плаще со спокойным уверенным взглядом. Войдя, он сразу же приступил к делу:

— К Вам сегодня пришла женщина, она должна вот-вот родить, что с нею?

У надзирательницы чуть не отнялись ноги от страха. Она знала, что с монахами шутки плохи, они такое знают и умеют, что обычным людям не ведомо. Вдруг он про первого узнает? Ребенка украсть — это плаха. Да как же его спровадить? И не зная, с чем связан этот разговор, а просто стараясь соврать что-нибудь срочно, пока не всплыла страшная правда, надзирательница запричитала:

— Умерла она только что, умерла. Родила и умерла. Нет ее больше. Вон уже и подводы ее забрали, — не зная чего еще соврать на случай, если монаху вздумается взглянуть на тело. Но его явно заботило совсем другое:

— А ребенок? Что с ребенком?

Новая, уже осмысленная надежда озарила надзирательницу, и она не задумываясь выпалила:

— Жив ребеночек, жив. Вот только надолго ли? Его ж выкормить, выпоить некому, вырастить…

— Принеси ребенка, — прервал ее монах, и надзирательница, не веря своей удаче, понеслась в дальнюю комнату, где возле лежавшей без сознания Дейдры, шевелились два комочка. Может, если бы у нее было чуть времени, она бы постаралась подсунуть монаху того, у которого была повреждена ножка, но страх, что монах вот-вот зайдет вслед за ней, заставил ее схватить первого попавшегося их двоих, и быстро вернуться назад.

Монах бережно принял ребенка, присел на лавку, сокрушенно покачал головой, вынул откуда-то кошелек, протянул его надзирательнице и сказал:

— Позаботься о теле его матери, вот тебе на похороны. Ты знаешь, как по нашему обряду принято хоронить. Так и сделай. Ребенка я заберу с собой. Его вырастят у нас в монастыре, если нужно какие бумаги подписать — давай скорее.