Демьян Бедный - Стихотворения, эпиграммы, басни, сказки, повести (1908 — октябрь 1917)

Сысой Сысоич, туз-лабазник,
Бояся упустить из рук барыш большой,
Перед иконою престольной в светлый праздник
Скорбел душой:
"Услышь мя, господи! — с сияющей иконы
Сысоич не сводил умильно-влажных глаз. —
Пусть наживает там, кто хочет, миллионы,
А для меня барыш в сто тысяч… в самый раз…
Всю жизнь свою потом я стал бы… по закону…"
Сысоич глянул вбок, — ан возле богача
Бедняк портной, Аким Перфильев, на икону
То ж зенки выпялил, молитвенно шепча:
"Пошли мне, господи, в заказчиках удачу…
Последние достатки трачу…
Чтоб обернуться мне с детишками, с женой,
С меня довольно четвертной…"
Купчина к бедняку прижался тут вплотную,
От злости став белей стены:
"Слышь? Лучше замолчи!.. На, сволочь, четвертную
И не сбивай мне зря цены!"

Много, много их, "злодеев":
Сам М. Горький, Л. Андреев,
Короленко, — кто еще там? —
Все стоят под "общим счетом"
В черной рубрике прихода
"Сметы будущего года",

И пигмеи и гиганты,
Все грядущие таланты,
С новизною, с левизною,
"Предусмотрены казною".
Плод святого озаренья,
Гениальные творенья,
Коих нет еще и в плане,
"Предусмотрены заране".

Публицист, в статье задорной
Ты идешь дорогой торной!
Я, сатирик, в басне, в сказке
Подчинен чужой указке
И живу на белом свете —
"Предусмотренный по смете"!

На сияющей эстраде
В Петербурге — виноват —
В дивном граде Петрограде
Пел нам нежно бюрократ:
"Знаем, знаем с давних пор мы,
Ох, как нам нужны реформы,
Но… всему же свой черед:
Успокойтесь наперед!"
Было худо, стало хуже.
Миновало десять лет, —
Бюрократ на тему ту же
Декламирует куплет:
"Входит жизнь в иные нормы.
Ох, как нам нужны реформы,
Но… позвольте погодить:
Дайте немца победить".

Что нам делать с куплетистом?
Отвечать, как прежде, свистом?
Но в тяжелый час потерь
Не до свиста нам теперь.
Куплетист (пусть он с талантом]
Нас избитым "вариантом"
В изумленье не поверг.
Знаем: если ждать упорно,
И упорно, и покорно,
То получим все бесспорно…
"После дождика в четверг".

"Ну, как твои дела-делишки?" —
Сбивая лед с еловой шишки,
Клёст обратился к снегирю.
"Благодарю!
Когда бы не попал к дрозду на именины
Да не поел вчера рябины,
Подох бы с голоду!"
"Эх-ма!
Признаться, выдалась зима!..
Гляди, с овсянкой к нам летит, никак, чечетка?
Здорово, тетка!
Садись, овсяночка! Откудова, кума?"
"Да вот летала к свиристелю;
Хворает, бедненький, которую неделю:
Всего трясет, не пьет, не ест.
Прибился из далеких мест,
Промерз на вологодской стуже,
Искал тепла у нас — ан тут еще похуже.
Да без родных, да без семьи!.."
"Щигли-щигли! Пюи-пюи!"
Перемахнул на ель щегол с чертополоха:
"Кому там как, а мне не плохо!"
"В каких местах?" — вопрос овсянка задала.
"Уже ль не знаешь? Вот дела! —
Щегол придвинулся к соседке. —
Зашла бы, что ли… на часок…
Поговорить… попеть… прочистить голосок!..
Я тут поблизости… живу по-барски… в клетке".
"Так это ты и есть?!
Весьма наслышаны! Благодарим за честь! —
Овсянка молвила задорно. —
Возможно, про тебя наслышались мы врак:
И плут и фокусник… Но вот, что ты — дурак,
Так это уж бесспорно!"

Такие-то дела!
Малюю басенку, не трушу, —
И тем отвел немного душу.
Что выругал… щегла!

Случилось в древности в Афинах…
Что? В наших палестинах?
Друзья мои, чтоб не влететь в беду,
На этот раз я речь веду,
Ей-богу, об Афинах!
Итак:
Богач Феак
В собранье олигархов,
Стратегов разных там, демархов да филархов
И закулисных всех и явных заправил,
Дрожащим голосом однажды заявил:
"О андрес, доблестные мужи!
Война и недород
Изнищили народ,
Страдающий теперь от голода и стужи.
А потому, дабы
Не подвергать себя превратностям судьбы,
Дав повод бунтовать гражданским всем отбросам.
Валяльщикам, портным, носильщикам, матросам,
О андрес, мы должны,
Взяв денежный подряд от городской казны
На хлебные поставки,
Забыть торговые надбавки
И, отпуская беднякам
Хлеб для обсева и помола,
В нечистой жадности не прибирать к рукам
Ни одного народного обола!
Нужда народная есть общая нужда.
Докажемте, что нам корысть чужда,
Ведя по совести общественное дело!.."
Собранье между тем редело да редело.
Уставясь под конец на голых скамей ряд,
Осклабился Феак, довольный сам собою:
"Х-хе… Андрес… Дурачье!! Нет, я-то, я… Подряд
Заполучил какой… без бою!!!"

На белом свете "Правда"
Жила во время оно.
Была на свете "Правда",
Но не было Закона.
И вот Закон обрелся.
Но… что ж мы видим ныне?
Закон-то есть, да "Правды"
Давно уж нет в помине!

"Дилехтор?.. Хор-рошо!.. Учителя?.. Прекрасно!..
В шеренку вас, да всех разделать под орех!..
Дают вам денежки напрасно:
В учебе вашей всей не сосчитать прорех…
На гимназистов я глядел намедни в храме.
Не то сказать — подумать грех
Об этом сраме:
Замест того, чтоб, павши ниц,
Молиться им пред образами,
У них шушуканья, смешки… Едят глазами
Моих… девиц!
Да шутку под конец какую откололи!..
Оно, положим, так… искус…
У Шурки, скажем, аль у Поли
На всякий вкус —
Всего до воли.
Опять же Дуньку взять: хоша
По пьяной лавочке с гостями и скандалит,
А до чего ведь хороша!
Не сам хвалю — весь город хвалит!"
. . . . .
Читатель, это не секрет:
Перед тобой доподлинный портрет
Нравоблюстителя — иркутского Катона,
Носившего значок "За веру и царя!",
Союзного вершилы, главаря
И содержателя публичного притона!