Демьян Бедный - Стихотворения, эпиграммы, басни, сказки, повести (1908 — октябрь 1917)

Из гнилых, сырых подвалов
Люд измученный, больной
Хлынул яростной волной
На широкие панели:
"Мы — не ели!"

У царицы сердце мрет,
В страхе злом она орет,
Протопопова торопит,
Пусть он бунт в крови потопит, —
Чтобы часу не терял
Да скорее усмирял.
Новый "друг" по залам бродит,
Бродит, места не находит,
Проклинает свой удел:
"Лучше б дома я сидел!"

Протопоповым-министром
Для царя в порядке быстром
В ставку послан был доклад,
Что в столице сущий ад;
Если царь прибудет лично,
Может, все пойдет отлично.
Царь министру повелел,
Чтоб патронов не жалел,
Если ж очень нужно будет,
Царь в столицу сам прибудет —
Милость царскую явить,
Бунт голодный подавить.

По цареву по указу
Усмирять пустились сразу.
Не помог царев указ.
Сорвалось на этот раз!

Ваня вышел с полувзводом
Воевать с родным народом.
Перед тем как выходить,
Велел ружья разрядить.
"Братцы милые, по людям
Все равно стрелять не будем!"

Вышел весь Волынский полк,
С усмиреньем тот же толк.
Роты улицами ходят,
Да порядку не наводят.
Повстречавши москвичей,
Столковались без речей.
"Мы, ребятки, не замаем…"
Был ответ им: "Понимаем!"

Во дворцах переполох:
В войске дух заметно плох,
Усмирять народ — охоты
Нету вовсе у пехоты.
Войско мрачное стоит,
На душе свое таит.

Недовольный ратью пешей,
Царь приказ дает депешей:
"Пехотинцы — подлецы,
Пусть работают донцы!"
"А казак — собака, что ли?
Подлый враг народной доли
И царю слуга слепой?!"
Мирно встретившись с толпой,
Повернул казак лошадку,
Не навел казак порядку.
Едет — пикой шевелит.
Драться — совесть не велит!

Разобрали фараоны
Пулеметные патроны.
Фараонам был приказ:
"Вся надежда лишь на вас!"
Постарались живоглоты:
Затрещали пулеметы.
Царь наш добрым был отцом:
Накормил народ… свинцом!

Царь читает донесенье:
"Усмирили в воскресенье".
"Усмирили? Очень рад!
Живо поезд в Петроград!"
Ехал поезд, да не шибко.
Приключилася ошибка.
Царь в тревоге. Ночь. Темно.
"Питер?" — "Нет". — "А что же?" — "Дно".
"Ехать дальше!" — "Нет нам хода.
Петроград в руках народа!"
"Двинуть фронт на эту тварь!"
"Фронт с народом, государь!"

Человек живет не вечно,
И помрем мы все, конечно.
Плут последний и герой —
Будем все в земле сырой.
Уничтожит трупы тленье,
Имена сотрет забвенье.
Марья, Дарья, Клим, Пахом —
Зарастем все лопухом!
Но не все забыто будет:
К новым подвигам возбудит,
У души простой не раз
Слезы вызовет из глаз,
Не одну разбудит совесть
О делах о наших повесть
И о днях… Но наши дни —
Не прошли еще они.
За желанную свободу,
Может быть, еще народу
Суждено лихой судьбой
Самый страшный вынесть бой.
Враг, лежавший на лопатке,
Недобитый в первой схватке,
Кровожаден и свиреп,
Вновь воспрянул и окреп!
Нет царя и царской дворни,
Но остались злые корни,
Кем держался старый строй:
Богачей шмелиный рой!

На деревню (всё — к порядку!)
Надо сделать нам оглядку.

Шустрый лавочник Назар
Ездил в город на базар.
Как вернулся — все к Назару!
Не раскрыл Назар товару,
А кругом ни стать, ни сесть.
"Был на почте?"
"Письма есть?"
"Есть. Постой, куда ты прешься!
Сразу тут не разберешься!
Сто печатей на письме!
Вот: Прохватову Кузьме…
Тетке Дарье… Деду Климу…
Стой ты!.. Мельнику Касиму…
Селифантьевна, бери:
Для тебя тут сразу три.
Вот тебе, кума Маланья,
Исполнения желанья!
Ты все плакалась, кума,
Что не пишет твой Фома!"

Ни одна еще раздача
Не окончилась без плача,
Каждый раз одно и то ж:
Что ни весть, то в сердце нож,
Ну, а тут, как по заказу:
Всем Назар подсыпал сразу.
Поднялся в лавчонке вой:
Фекла сделалась вдовой,
Влас читает ей уныло,
Где и как там дело было.
Ни жива и ни мертва,
Горемычная вдова
Слову каждому внимает,
Ничего не понимает.
Поняла. И, не дыша,
Обронивши малыша,
С тяжким стоном повалилась.
Рядом Дарьюшка забилась, —
У нее беда своя:
Сын единственный, Илья,
Не вернулся из разведки.
Клим согнулся весь. У дедки
Отличился, пишут, внук:
Есть "Георгий", нету — рук!
Деда еле держат ноги.
"Вот… дождались мы… подмоги!.."
Фрол в письме корит жену:
"Очень тяжко мне в плену.
Ты ж, как стало мне известно,
Повела себя нечестно".
Бьет молодушку озноб:
"Фрол придет — загонит в гроб!"

"Гады! Псы, едят их мухи!"
"Кто?"
"Известно! Ходят слухи:
Предстоит опять набор!"
"До каких же это пор?!"
"Что ж, Ерема? Снаряжайся.
Тетка Дарья, не пужайся,
Ты ведь то уразумей, —
Встретит сына Еремей.
Паренек пропал без вести,
Вдруг — нашелся. Будут вместе.
Рядом, значит — сын с отцом!"
С затуманенным лицом,
Всех окинув смутным взором,
Еремей Босой с укором
Власу молвил: "Не шути,
Скоро, что ль, на сбор идти?"
"Неизвестно, братец, точно.
Слышно, списки пишут срочно:
Всех — не знаю, врут аль нет —
До пятидесяти лет".

Вновь катит Назар с базару,
Но — без писем и товару.
Что, про что, подлец, орет,
Леший сам не разберет:
"Пресвятая мать-царица!
Что в уезде-то творится!
Ходит тучами народ.
Как попал в водоворот,
Еле вылез я оттуда!"
"Что ты мечешься, паскуда!
Сядь. Без толку не ори.
В чем там дело, говори, —
Бунт большой в уезде, что ли?"
"Бунт! Кричат: земли и воли!
Смерть царям! Долой войну!
Флаги красные!" — "Да ну?!
Что ж полиция?" — "Поди ты!
Фараоны перебиты".
"Вот так штука. Врешь ты, брат.
Ну, а как… насчет солдат?
По народу не стреляют?"
"Где там! С флагами гуляют,
В трубы жарят, в бубны бьют,
Песни вольные поют!"
"Слушай, нет ли манифеста?"
"Не сойти мне, братцы, с места.
Бают — вправду или зря, —
Будто кокнули царя,
Всех министров заковали, —
Поначалу бунтовали
На заводах — не впервой.
За народ мастеровой,
И заводский и фабричный,
Гарнизон весь стал столичный;
Фронт туда же потянул,
Новой власти присягнул!"

У Назаровой у лавки
Не продрать руки средь давки.
Разговоры, споры, шум.
"Стой! — кричит кузнец Наум. —
Надоть нам без проволочки,
Чтоб разведать все до точки,
Чепухи ж не городить,
Верхового снарядить.
Пусть не медля в город лупит
Да газет для нас накупит.
Будет всем тогда видней:
Дождались каких мы дней?
Впрямь пришел конец несчастью?
И… под чьей теперь мы властью?"

Спать ложились вечерком.
Утром, глядь, — всё кувырком!