Н Джеймисин - Сто тысяч Королевств

Я бездумно расточила весь последующий день, четверть оставшейся мне жизни. Не то чтобы я хотела этого в самом деле. Но не ворачиваясь до комнат своих почти до самого рассвета, провела вторую по счёту бессонную (почти что) ночь; итогом же стали предъявленные усталым телом требования о соответствующей делу награде, то бишь долгий до- и послеполуденнный отдых. А во сне мне виделись тысячи лиц, олицетворявших миллионы, и все — искривлённые страданием, или ужасом, или отчанием. Я чуяла запах крови и горелой плоти. Я зрела пустыню, усеянную останками обрушенных деревьев, пустыню, бывшую некогда лесом. И очнулась от сна, вся в слезах, мучимая виною; ибо я была причиной виденному.

А ближе к вечеру, тем же днём, в дверь постучали. Тяготясь нахлынувшим одиночеством и чувствуя себя забытой — даже Сиех не спешил посетить меня, — я подошла ответить, втайне надеясь увидеть за дверью дружеское лицо.

На пороге стоял Релад.

— Что, во имя всех негодных богов, вы наделали?! — требовательно рявкнул он.

Арена, вот что сказал мне Релад. Место, где высшая кровь играется в свои маленькие победоносные войны.

Там я смогу найти Скамину, каким-то чудом прознавшую о моих усилиях воспрепятствовать её назойливым делишкам. Мне поведали о том в промежутке между проклятиями, площадной бранью и подробным описанием родословной, изобилующем грязью и попутно проясняющем, какое место к кровной линии отводится вшивым грязнокровным метисам. Вроде меня лично. Уж это-то я поняла с лихвой. Как и то, что Релад явно был не в курсе, что именно накопала там Скаймина; и последнее давало мне некоторую надежду… впрочем, не столь большую, как хотелось бы.

Дрожа от подступившего к горлу напряжения, я вышла из подъёмника, сразу угодив на зады гурьбящейся вокруг толпы. Рядом с самим выходом ещё оставался крошечный пятачок свободного пространства, возможно, в силу того, что вновь прибывшие постоянно подталкивали остальных собравшихся в спину, сгорая от нетерпения и высвобождая себе тем самым место; но впереди колыхалась сплошная стена людских голов. Подавляющее большинство таскало на себе белые балахоны прислуги; некоторые могли похвалиться одеянием получше — те, что щеголяли с отметинами четверть- или октакровки. То тут то там меня теснили, толкали под локти, тёрлись парчой или шёлком, оттирая в сторону, пока я, наплевав на вежливость, попросту не начала сама пробивать себе дорогу плечом. Но продвинуться вперёд по-быстрому оказалось делом непростым: маячившее перед носом большинство мало что возвышалось надо мной, будучи выше не менее чем на голову, так ещё и было полностью приковано к центру зала, что бы там не происходило.

Оттуда доносились лишь крики.

Я бы так и застряла здесь навсегда, не оглянись кто-то, подавившись изумлением в узнавании, и не прошепчи о том рядом стоящему. Глухое бормотание рябью понеслось по головам, охватывая толпу, и внезапно я обнаружила себя в самом средоточии десятков подавленно-молчаливых, пристально-настороженных глаз. Запнувшись от изумления, я споткнулась и обескураженно замерла, но тут толпа передо мной разом разошлась, образуя сносный проход дальше. Отмерев, я ускорила шаг, заторопившись вперёд… чтобы оторопело застыть столбом.

На полу, посреди лужи крови, согнулся на коленях старик, нагой и закованный кандалами. Длинные, ломкие нити белых волос свисали грязной куделью с висков и лба, скрывая лицо; из-под них доносилось одно лишь учащённое неровное дыхание, словно тому не хватало воздуха. Кожа пестрела узорчатой сетью рваных ран. Испещряй последние толко спину, первое что приходило бы в голову — порка; но дело не кончалось одной спиной. Ноги, руки, щёки, даже подбородок… Колени, он стоял на коленях, и мне были видны кровоточащие порезы на самых стопах. Неуклюже покачиваясь, старик подтолкнул себя вверх, в попытке привстать, пользуя взамен опоры запястья и локти, и взор мой чётко отразил: круглое алое отверстие позади каждого сочления; дыра, обнажающая кости, обтянутые сухожилиями.

Очередной еретик? — в замешательстве задалась вопросом.

— Меня интересовало, сколько крови понадобится пролить, прежде чем кто-то сподобится сбежать за вами, — раздалось рядом со мной; этот исступлённо упивающийся голос… я дёрнулась, готовясь развернуться к его источнику, и тут что-то врезалось мне в лицо. Инстинктивно вскинув руки в защитном жесте, я ощутила, как ладони обдало теплом и рассекло вздувшейся тонкой полосой; похоже, не только врезалось, но и разрезало .

Быстро расценив повреждение, я отпрыгнула назад, ощерившись ножом. Что ж, рана оказалась не столь глубока, чтоб помешать драться; хотя из-за крови рукоять и скользила, зажатая ладонями. Готовая к схватке, я перетекла в боевую позицию, слегка согнув колени и повернувшись боком, перехватывая нож защитным хватом.

Скаймина стояла напротив, облачённая в блестящий изумрудный атлас. Пятна крови, алыми брызгами испещряющие платье, сияли подобно крошечным драгоценным рубинам. (Равным образом измазано было и лицо, но бисер метин было уже не выдать за украшения.) В руках она держала что-то, поначалу не принятое мною за оружие, — длинный, серебряный то ли жезл, то ли посох, пышно, но аляповато отделанный, где-то около трёх футов в длину. Навершье того угрожающе венчал короткий обоюдострый клинок, тонкий как скальпель хирурга, но не из стали. Из стекла. Чересчур куцая и необычно утяжелённая, чтобы служить копьём, более всего конструкция эта напоминала замысловатое, искусно сделанное, "вечное перо". Какое-то неизвестное мне ранее амнийское оружие?

При виде обнажённой стали в моей руке Скаймина самодовольно ухмыльнулась, но вместо того чтобы нацелить собственную, развернувшись, принялась планомерно обходить меня по кругу, обрамлённому людскими фигурами, кругу с коленопреклоненным стариком в центре.

— Какая дикость. Твой нож против меня — ничто, сестрица; одно движение, и его расколет вдребезги. Наши кровные печати расчитаны на предотвращение любой угрожающей жизни атаки. Признаюсь честно, такой невежественной, поистине тёмной , дикарки я ещё не видывала. Так что бы нам проделать с тобой, а?

Не выходя из низкой стойки и не ослабляя ни на миг хватки, я медленно разворачивалась ей вслед, стараясь не терять кузину из поля зрения, пока та мерила шагами арену. По мере поворота, я узнавала в толпе всё больше знакомых лиц. Кое-кто из прислуги, бывшей на празднике в честь Дня Пресветлого Пламени. Парочка придворных царедворцев Декарты. Выпрямившийся закостенело Т'иврел, с жёстко сведёнными, побелевшими губами; в устремлённых на меня глазах светилось что-то, что с толикой фантазии можно было счесть предостережением. Вирейн, выдвинувшийся оперёд прочих, со сложенными на груди руками, глазеющий с отстранённо-скучающим взглядом в далёкое никуда.