Юлия Андреева - Дерево не выбирает птиц

Нет, сейчас она не убежит от отца, а напротив, будет верно служить ему, постарается быть полезной, чтобы наедине или в присутствии своих командиров он выдал остальную информацию. И тогда…

Декабрь в этом году выдался засушливым, не то чтобы дождей не было вовсе, но совсем не так, как прошлой зимой. В солнечные дни можно ничего лишнего не надевать, особенно если всего-то пробежать от дома к баньке или заскочить к соседям. Разве для этого нужно одеваться. Вот и сейчас Анда так стремилась выполнить задание нового господина, что вылетела бы из дома даже без накидки, хорошо мать в последний момент окликнула. А-то… стоит только заболеть, и вот уже нет хорошей работы, пропадай дуреха Анда вместе со своим дитем. Где пропадай? А где разбила тебя ломота с кашлем, где жар в теле обнаружился, там и погибай. На первом же постоялом дворе господин оставит тебя, заплатив несколько монет, и хорошо, если на постоялом дворе, вполне может и на дороге.

Правильно мать догнала, не то сейчас набегалась бы Анда с молодым оруженосцем Арекусу-сама на предательском пронизывающем, ледяном ветру. Солнце светит, а ветер отчего-то такой холоднющий.

Анда поежилась под материнской выцветшей накидкой, не следовало показываться молодому самураю в таком старье, вон он как глазищими своими зыркает, кажется, уже всю Анду рассмотрел, стыдно, словно она не одетая перед ним, то есть совсем голая, а он пялится, бессовестный, дырку прожжет. Вот ведь странность. Никогда муж не смотрел на нее такими глазами, да и вообще никто не смотрел. Отец рано выдал Анду замуж, так рано, что она еще и не успела осознать, смотрят на нее мужчины или отворачиваются, и должна ли она смотреть на них. Даже в голову такое не приходило, все работа да работа.

Отец оттого в двенадцать лет и отдал замуж, что сын кузнеца из соседней деревни проездом в медвежьем углу оказался и заодно посватался, а у нее в тот же день в самый первый раз крови пошли. Так все удачно сложилось, что, не успев даже как следует прочувствовать свое новое положение в жизни, она была усажена на телегу, на которую родители покидали кое-какое приданое, и поминай как звали.

Уезжая из родной деревни, Анда лила слезы, обещая никогда больше не возвращаться в родительский дом. И что же. Вернулась. Да не просто вернулась, а с горем-бедой пожаловала, с вдовьей долей, без давным-давно прожитого приданого и сынком увечным. Посмертным, как говорили соседи. Отчего посмертным. А оттого, что не прожила Анда в новом доме и года, как по высочайшему повелению даймё Мацукура Сигехару муж Анды Такако, его младший брат Кадо и свекр — все под суд попали за долг перед господином. Урожай в тот год, почитай что совсем не уродился, крестьяне в кузню разве что починить что-то приходили, нового не заказывали, вот и сплоховали.

А даймё, нет, чтобы высечь бедолаг, измыслил применить свое любимое наказание — горящие плащи. Обрядили всех троих в соломенные рубища, привязали к голове соломенные же шляпы и запалили забавы для.

Свекр помер на месте, Такако через неделю в своем доме, Анда с ним намучилась, ни спать, ни отдохнуть не могла, а младший Кадо до сих пор живет, женился и дети у него. Анде бы после смерти мужа к младшему Кадо наложницей идти, как-никак не приживалка она — вдова. Но тут стали соседи замечать, что стан Анды округляться начал, а раньше худая была, точно жердина. Не иначе, на смертном одре с умирающим мужем зачала дитенка посмертного, дабы не посмел ее после брюхатую Кадо из дома выставить.

Слухи змеями расползлись по всей деревне, и вскоре уже глаза ей колоть начали тем, что, мол, свела она своей страстью болезного мужа в могилу. Хотели и ее саму на суд к даймё притащить, дабы тот рассудил и казнил ее вместе с никому не нужным посмертным ребенком, но сам Кадо за невестку заступился, и пока другие судили да рядили, как именно ябеду даймё подавать, по-быстрому погрузил ее нехитрый скарб на телегу да и вернул родителям.

Они быстро миновали деревню, то и дело ловя на себе любопытные взгляды односельчан. А действительно — необычное дело, чтобы Анда, старшая дочь старосты, вдова, вдруг вот так в открытую посреди белого дня с молодым самураем по улицам прогуливалась. Неспроста это, видать, нашла себе стерва нового муженька, чтобы и его в могилу свести.

Анда закусила губу и, не опустив голову, а наоборот, вызывающе вздернув подбородок, шла не за Субаро, а почти вровень с ним. Да и как бы она, интересно, за ним шла, когда тут ведь куда идти знать нужно, и не прогулка у них вовсе, а ответственное и очень даже срочное задание от самого даймё Арекусу Грюку. Более чем срочное, потому как если Анда и Субаро не поспеют ко времени, красавчик оруженосец сядет на своего коня и поминай как звали, а Анде боги уж точно второй раз такого шанса не предложат. Вот тогда точно до гроба будут перетирать ее косточки односельчане, как возмечталось вдовице Анде заполучить себе молодого красивого самурая в любовники, а он возьми да и ускачи от нее.

Анда искоса смотрела на Субаро — ох и красив же парень. Ох и ладен! Брови широкие, но не в разные стороны, точно трава у канавы, а волосинка к волосинке, словно шкурки беличьи, глаза большие и ясные, век бы в такие глядела, наглядеться бы не могла. Рот у Субаро маленький, даже мужским назвать совестно, а над верхней губой легкий пушок, точно тень легла.

Невысок Субаро, но и низким не назвать. Ладен, спина ровная, руки не крупные, стопы аккуратные. Сразу видно — хороших родителей сын. Или боги постарались, чтобы таким красавчиком уродился. «Субаро» — третий сын. Стало быть, не главный наследник — это завсегда лучше, чем если бы первенец был, которого родители неизменно на лучшей невесте женят и наложниц ему из самурайского рода подберут. А третий… третьему могут разрешить, не женой, так наложницей, второй или третьей… Ой, что это она! Забылась и с разгона о камешек ногой ударилась. Больно!

— И что это у вас в деревне за дорогами не следят?! — Субаро присел рядом с Андой, а та зарделась вдруг, от чего сделалась еще красивее, ведь он, Субаро, еще вчера приметил, какая Анда необыкновенная девушка. То есть все вроде при ней, как и при любой женщине, а вот же, все так, да не так. Все привычно и одновременно чудно и от того волнительно и прекрасно. Лицо простовато, но глаза… Субаро и в замке Грюку, и при дворе сегуна, где бывал с господином, никогда не видел таких горящих глаз. Волосы, даром что все время в прическу строгую вплетены, шпильками заколоты, а то и тряпицей перевязаны, а поди — чистый шелк, не крупная Анда, и не маленькая. А еще в теле ее словно сила какая-то скрыта, божественная сила. Видно, много в жизни она руками своими делала, на спине своей таскала, много горя выстрадала, и столько любви и ласки в ней, что век черпай, а не вычерпаешь. И еще, даже даймё отметил, что умная она и на прочих крестьянок вовсе не похожа.