Юлия Андреева - Дерево не выбирает птиц

Ал залпом выпил саке, и девушка тотчас наполнила его чашку еще раз.

— Ты был связан со всеми этими людьми… так или иначе связан. Я вспоминаю Нобунага, вспоминаю твоего сына Амакаву… Ты никогда не простишь меня за него, хотя…

— Не надо об этом. — Ал снова опустошил чашку. — Не делай мне больно, если хочешь, чтобы я позволил тебе встретиться с дочерью.

— Я вспоминаю Кима. Ты не знаешь, но последнее время я много общалась с ним, когда он перестал быть великим сегуном и вдруг оказался при моем дворе. Ведь это Юкки более-менее может выбирать тело, в которое вселится, а он, Ким, такой способностью не обладает.

— Значит, Ким выжил? — Ал тряхнул головой, прогоняя сонный морок. — Ты не врешь?

— Кияма, Дзатаки, затем сегун Хидэтада… он много рассказывал мне о мире, откуда прибыли вы с ним. О грядущем. И еще о том, что если он явился по заданию ордена «Змеи», ты ворвался в Японию из чистой любви к этой земле, этому народу… Это так странно для иноземца. — Осиба откинулась на подушки, должно быть, хмель ударил ей в голову. — Скажи мне, о явившийся из будущего, что приобрел ты в Японии, о которой мечтал? Не сожалеешь ли о прожитой на чужбине жизни?

— Я… — Ал поперхнулся, затравленно глядя на расставляющих перед ними жареную рыбу девушек. — Я не стремился изменить лик Японии, мне она нравилась в любом виде. В будущем или прошлом. Я просто любил ее. Ким не соврал. Я помогал налаживать торговлю и создал два необычных отряда. Но все воины тех отрядов были убиты, большая часть в бою за Осаку, да и потом… у меня четверо детей — двое приемных и двое своих, еще были, но… — он украдкой смахнул слезу. — Мои родные дети… сын погиб… — Он опустил глаза, силясь не смотреть на Осибу. — Дочь… полагаю, тоже погибла. От приемных детей у меня есть внуки, родные не доставили мне такой радости, поэтому я могу сказать, что Япония не приняла меня, и когда я покину ее благословенные берега, здесь не останется ничего в память обо мне. История, как говаривал Ким, не прощает вмешательств в ее течение. Я попытался завести потомков в далеком прошлом, и у меня не получилось. — Он рассеянно улыбнулся. — Киму в этом плане повезло больше… но я…

Все тот же высокий самурай доложил Осибе о том, что в лагерь была доставлена молодая госпожа, и Осиба резко поднялась ей навстречу. Ал отметил, что Айко, или, наверное, теперь ее правильнее было бы называть Юкки, шла рука об руку с его сыном Минору. Красивая пара! Залюбуешься.

— Я очень признательна тебе, Арекусу, очень, — заторопилась Осиба, ее глаза горели, не отрываясь, она смотрела на маленькую Айко, пытаясь узнать в ней горячо любимую дочь. — Я хотела сделать тебе последний прощальный подарок, и, может быть, не только подарок, но и… — Она счастливо рассмеялась, когда Айко, забыв про необходимость держать себя в руках, вдруг с визгом бросилась ей на шею. — Я благодарю тебя, Арекусу, и хочу сказать. Тогда, у меня в замке, помнишь, когда я предложила тебе в компенсацию за смерть твоего родного сына родить для тебя ребенка?

— Ну и? — У Ала сжалось сердце.

— Твой ребенок родился, но ты ушел от меня, и я была вынуждена растить его в одной из своих деревень, а потом, когда он подрос и смог стать вакато, приняла в свой замок. Вот он, твой сын Йоширо. — Осиба взмахнула расписанным рукавом, и перед Алом появился проводивший его в лагерь мальчик, — его имя следует толковать как «совершенный сын», но он и вправду был весьма крупным ребенком, никогда не болел. Да и сейчас выглядит старше своего возраста и какой разумный! К тому же, приглядись, он такой же урод, как и ты. — Она снова заливисто рассмеялась. Напротив Ала стоял тот самый высокий юноша, который первым встретил его в лагере Осибы. — Приглядись — твой длинный нос, та же форма лица, а волосы… у него не черные волосы… вот чего я боялась, сейчас не видно, но у него волосы цвета коры орехового дерева. Это так странно… Познакомься, Йоширо. Это твой отец, у вас время до рассвета.

Осиба обняла Юкки, и, точно две подружки, они юркнули вместе в шатер.

«Значит, все это время у меня был сын — совершенный сын, ребенок, который никогда не болел, был умным и смелым, но все это ерунда». При свете восходящего солнца Ал явно видел, что Осиба не соврала, его сын был действительно полукровкой, кроме того, Ал чувствовал, что на этот раз змея сказала правду. Это был его ребенок.

— Я нашел своего сына, а должен покидать Японию… покидать, даже не успев как следует познакомиться с ним… — вздохнул Ал.

— А ты не уезжай Арекусу. Мы уже стары для того, чтобы от кого-то там прятаться. Пусть уезжают Умино с Гендзико, у Умино отец был главой даймё христиан, его непременно призовут к ответу. Мы же будем жить здесь. — За спиной Ала стояла умытая и причесанная Осиба в розовом кимоно с бордовым поясом. Даже в возрасте она сохранила прямую спину, горделивую осанку и весьма миловидное личико. — Ты отдашь свой замок Минору и Юкки, от тебя же всего лишь потребуется жить втайне от всех. В монастыре, своем или моем замке. Сегун издал указ, согласно которому все находящиеся на территории Японии иностранцы должны покинуть ее пределы, но живя в безвестности, не помышляя о дворцовых интригах, ты сможешь закончить свою жизнь здесь!

— Когда-то давно, в будущем, я посетил Японию. — Ал вздохнул, и тут его лицо озарила догадка. — Когда-то на Камакуре я стоял над могилой кормчего Адамса, и один из японцев мне сказал, что лежащий в земле Блэкторн был невысоким кареглазым и темноволосым человеком, совсем не таким, каким живописал его Клавелл, ну, ты не знаешь. Согласно имевшимся у меня представлениям, я был уверен, что он должен быть блондином с голубыми глазами. И когда я оказался в Японии и встретился с Блэкторном, я понял, что в той могиле должен лежать именно он, но когда Блэкторн был убит Бунтаро, его изрубленное тело никто не отвез на Камакуру. Скорее всего, его просто сожгли и прах развеяли по ветру. История изменилась, и… Я занял место Блэкторна в истории и должен занять его в той могиле. Вот что.

Осиба смотрела на Ала, точно на безумного.

— Я это к тому, что настоящий Блэкторн, тот кормчий, который посетил Японию и был другом Токугава, ну, в общем, он ведь жил в Японии и после приказа о высылке иностранцев. Жил, пусть не так вольготно, как при Иэясу, но все же жил. Служил сегунату, имел семью и умер. Отчего же я должен бежать, как последняя крыса с тонущего корабля? Наш корабль еще не тонет, ну, приверженцы одной религии поуничтожали приверженцев другой, теперь драться будет не с кем и на двести лет воцарятся покой и благодать. Разве это похоже на конец истории? Скорее уж это ее начало. Скоро, буквально через пятьдесят лет будет написан кодекс самураев «Бусидо», или Ким сделает это раньше. Мы никуда не едем! Мы остаемся здесь! Я прямо сейчас пошлю прошение на имя сегуна, попрошу, чтобы тот либо повелел мне присоединиться к прочим иностранцам, либо разрешил остаться. Я еще многое смогу сделать, и мои дети… сегун не дурак, я был полезен двум его предшественникам, и он не побоится оставить меня в Японии. Чем может угрожать власти старый варвар, чьи заслуги перед страной очевидны? Да ничем.