Лада Лузина - Выстрел в Опере

Вздохнув, Маша отложила конспект и, согласно сложившемуся ритуалу смены караула, задрала горло к небу.

Не отрывая глаз от серебряных звезд, она вслепую переместила себя на освобожденный матрас, пока Даша, придерживая напарницу за ягодицы, направляла их на середину ложа.

Небо должно было оставаться в поле их зрения каждую секунду! Поскольку, если на нем загорался «красный огонь», «завидеть» точное местонахождение оного, чтоб «полететь туда», было возможно лишь в самое первое мгновенье.

— Все. Ложись! — дала добро Даша.

Маша Ковалева легла.

От нечего делать Землепотрясная открыла тетрадь с «математикой».

— Фигня какая-то, — прокомментировала она минуту спустя. — Слушай, Маш, а ты ведь нам так и не сказала, чего у тебя такой паршивый настрой? Из-за суда? Да?

— Да, — сказала Маша. Потом подумала и сказала правду: — Нет.

— Конечно нет, — удостоверила Чуб. — Оно у тебя давно паршивое. С тех пор, как ты с Купальского шабаша слиняла. Я ведь знаю, куда ты побежала.

— Знаешь, — не стала спорить та.

— Но я честно молчу.

От удивления Ковалева на миг оторвала взор от жизненно важного неба и взглянула на Дашу.

Даша, честно молчавшая почти трое суток, была явлением невероятным!

— К своему художнику побежала в XIX век. К Врубелю. Верно?

— Верно.

— Ну и че, не сложилось? — соболезнующе сказала подруга.

— Не сложилось.

— Я так и поняла, — удовлетворенно кивнула Чуб. — И у меня с Демоном не сложилось. В смысле, с моим Демоном — с Яном. На шабаше все вроде было туда-сюда… Точно не помню, пьяная была. А когда протрезвела, дошло: то был уже совсем другой Ян. Холодный какой-то. Странно. Я ж ему нравилась — точно!

— Не нравилась ты ему, — неожиданно жестко сказала Маша. — Ни ты, ни я, ни Катя. Поверь. Я с ним говорила.

— С моим Яном?!

— Нет. С моим Деном.

Тут автор обязан кое-что объяснить.

С тем, кого Глава киевских ведьм Василиса Андреевна уважительно величала Хозяином, кого книга Киевиц именовала «Стоящим по левую руку» и кого Даша и Маша, по присущей людям привычке, называли Демоном, — с Демьяном, Яном, Демитрием Киевицким у без году неделя Киевиц сложились сложноподчиненные отношения.

Начать с того, что каждая из Трех видела Своего Демона.

Пред Катей он являлся в облике ледяного блондина.

Пред Дашей — в лице разбитного рыжего парня (в которого Землепотрясная Даша не преминула влюбиться по самые уши!)

Маша же водила знакомство с ночноглазым и черноволосым, представшим пред ней поначалу веселым и добродушным, но очень скоро давшим понять: то была только маска, призванная смягчить случайным избранницам переход в Киев иной.

И Маше первой довелось встретиться с его непроницаемым взглядом, с губами, говорящими загадками и полунамеками. И его пренебрежением.

Не то чтобы Демон отказывался им помогать.

Но ранг его в Киеве был слишком высок, чтобы он счел нужным скрывать: он уважает не их, а их власть, они же — люди, слепые, вызывают у него такое же высокомерное презрение, как слепые котята у людей, не склонных умиляться глупым зверькам.

— Нет, я не верю! — От переизбытка чувств Чуб вскочила на ноги, зазвенела серьгами. — Не верю, что я Яну совсем разонравилась! Вася ж говорила: Демон за нас. Ян верит: мы — истинные. Он нам поможет. Не понимаю, почему он не появляется?

— Он сказал мне, как его найти. — Маша смотрела на небо. — В любом случае придется с ним встретиться. Может, он посоветует, как быть с Акнир. Хотя… — Она помолчала. — Знаешь, я не уверена, что так уж хочу быть Киевицей.

— Ты? — звякнула золотом Чуб. — Ты ж больше всех хотела!

— Не знаю, — выдохнула студентка. — Тут как-то сразу все наложилось. И то, что я из дому ушла. И то, что мы не можем в церковь войти. Я мимо Владимирского собора сегодня шла, меня как ударили! И то, что Мир погиб…

— Ты че, по этому придурку тоскуешь?! — зыкнула Чуб. — Он был сатанист!

— Он меня спас, — сказала Ковалева. — Но дело не только в этом.

— А в чем? — Даша с любопытством вгляделась в обращенный к небу профиль подруги. — Ну, колись! Я ж чую подвох. О чем ты там думаешь втихаря?

Маша стремительно втянула воздух, намереваясь сообщить самое главное — Тайну.

Но вместо главного выкрикнула совсем другое:

— ОГОНЬ!!! Даша, ОГОНЬ!!!

Землепотрясная молниеносно подняла голову вверх.

И увидела то, что ей доводилось видеть всего раз.

Как небесные звезды рассыпались бусами… Сплелись в гирлянды.

Гирлянды слились в серебристые нити.

И из линий родился сверкающий чертеж.

Карта Киева!

Улицы, дома, берега…

И тревожный красный огонь в правом углу!

Секунду звездная карта их Города сияла на небе над Старокиевской горой.

А потом небо упало. Полетело на Дашу.

И Чуб снова почудилось: то не небо летит на нее, а она с невыносимой быстротой падает вниз — на землю с небес.

Вычерченный из звезд схематичный Киев с устрашающей скоростью становился реальным. Обретал размер и объем.

Даша падала… Чуть не разбилась о какую-то крышу. Пролетела мимо горящих окон серого дома, отмеченного невзрачной особой приметой — магазином «Хлеб». И, пролетая, поспела приметить стоявшую у окна женщину, с высосанным жизнью лицом. Ее стоячие, пустые глаза. Белый журнал в ее руке.

Смертельно-черный асфальт понесся на Дашу.

«Сейчас разобьюсь! Все…»

Иллюзия паденья исчезла.

Землепотрясная обнаружила себя на ступеньках музея и быстро справилась с потрясением.

Заорала:

— Маша, ты видела? Где это? Где?! — жарко надеясь, что женщина с остановившимся взглядом и окажется тем важным делом, ради которого все их неприятности отложатся на долгий-предолгий год. — Где это, ты не знаешь?!

— Ка-ж-ж-ется, знаю, — сказала Маша, рассыпчато выговаривая буквы. — Боже, как страшно! — прижала она к сердцу ладонь. — Как страшно падать.

— Страшно — пофиг. Где это?

— По-моему, Харьковский массив. Там моя крестная жила. На улице Ахматовой.

— Ахматовой? — Даша вытащила из сумки реальную карту и, озарив ее фонарем, отыскала нужную надпись.

— Ахматова-Хлеб. Найдем. На метлу! — издала победный клич труболетка.

Маша непреодолимо боялась высоты.

Точнее, высоты боялось Машино тело, не оставляя самой Маше выбора, бояться ей или нет.

Стоило телу приблизиться к краю высокого, Машины ягодицы исполосовывал страх, живот устремлялся вверх, разум исчезал.

Маша боялась высоких, крутых лестниц и глубины пролетов. Боялась перевешиваться через перила балконов и до смерти боялась смотреть с обрывов вниз…