Лада Лузина - Рецепт Мастера. Революция амазонок. Книга 1

Акнир посмотрела на Дашу, глядящую в свою очередь на зимнее небо, — и согласно кивнула.

— Только помни, — голос ведьмы прозвучал странно. Так говорят о чем-то или ком-то дорогом и любимом, с кем предстоит неизбежная долгая разлука, и еще неизвестно, удастся ли вам увидеться вновь, — любой, кто берет в руки Лиру, реализует свое истинное «Я» или осуществляет свое наибольшее желание, но платит за это жизнью. Своей или чужой. То же и с браслетом. Поэтому, прежде чем взять его….

Рука Акнир разжалась, освобождая запястье, черный рукав пополз вверх, и под ним обнаружился широкий золотой браслет с дивным рисунком — но выйти на свободу он не успел, остался незамеченным.

— А с ним что не так? — вскинулась Даша, слишком впечатленная новой информацией. — Говори быстро… я же его раньше не снимая носила.

— Надеть браслет — все равно что дать обет безбрачия. Согласиться, что в твоей жизни не будет мужчин.

— ВО-ОБЩЕ?! — офигела Чуб.

— Секс может быть, и сколько угодно, а совместное счастье, семья — нет. Что ты хочешь, это ж браслет амазонок.

— Мать моя… — глаза Чуб округлились и даже предприняли попытку вылезти из орбит. — Так вот почему у меня с мужиками не складывается… Вот почему Маша в монастырь ускакала. Я ей браслет — а она в монастырь. Это я виновата! — взвыла она. — Да знала бы я… я б во-още в руки эту дрянь не взяла. Близко б не подошла… И в ту пещеру в Крыму не полезла!

— Так ты не хочешь получить обратно браслет, — застопорилась ведьма.

— Видеть его не хочу. И как Машку увижу, заставлю выбросить, снять, бросить в болото… Пусть эта дрянь сгинет!

Акнир по-детски спрятала руки за спину. Она хотела возразить, но Чуб заткнула ее громогласным:

— Все! Не хочу об этом! Мне так классно, так весело было. А теперь… Я Маше жизнь испоганила. Себе жизнь испоганила. И настроение тоже! У меня никогда не будет нормальных мужчин… И мамы тоже нет. А я так скучаю… Так классно все начиналось. Такой классный был Новый год… даже с Дедом Морозом… хотя и без елки… хотя какой Новый год без елки … мама всегда елку ставила. А я, как шарик возьму, так убью… разобью… я вообще непутевая… у меня и так с мужиками не складывалось… всю жизнь… А тут еще клятый браслет амазонок… и мамы нет. И нет елки…

Акнир решительно одернула свой рукав:

— Хочешь елку? Идем.

— Куда?

— Я покажу тебе там настоящую елку. Нашу! Уж не знаю, понравится ли тебе это…

Признаться, вначале «это» Даше совсем не понравилось. Необходимый для перемещенья в «там» щелчок получился у ведьмы лишь со второго раза. Причем на первой попытке в неизвестно каком году их облил проливной дождь. Лежащая под их ногами Подольская чаша меж двух Лысых Гор оказалась наполненной водой до краев, из-под водной глади торчали трубы и крыши, мимо плыл чей-то заблудившийся деревянный дом, ставший внезапно для самого себя кораблем…

— Упс, — сказала Чуб. — Это че — наводненье? Ну ни фига себе…

Она хлопнула глазами, но Акнир уже щелкнула пальцами снова. И вот там Даше очень понравилось. Взору стоящих на вершине Горы предстал совершенно невиданный Киев.

И Землепотрясная невольно вспомнила слова Акнир о Прошлом веке, когда и Город походил на село — и люди, живущие на земле, помнили, кто их поит и кормит.

От Лысой Горы Щекавицы до Лысой Горы Киевицы лежала безмятежная большая деревня, бесконечная зелень садов, маленькие одноэтажные и двухэтажные домики, крытые соломой бревенчатые и беленые хатки, нежно, доверчиво прижавшиеся к Земле, как детеныши к соскам материнской груди, чуя ее дыхание и биение сердца. Над ними парило пропитанное солнцем лазурное небо — почти золотое от лучистого сияния крестов, от десятков куполов десятков церквей: Крестовоздвиженская, Троицкая, Андреевская, Константина и Елены, Богородицы Пирогощей…

— 1880, — представила пейзаж ведьма.

— Ух ты! — под ногой Даши хрустнула ветка.

Чуб покатилась по склону горы, переворачиваясь и пьяно смеясь, а достигнув первого выступа, увидела землепотрясное зрелище.

Аккурат меж Лысогорьем, на месте древнейшего торжища пристроился старый Житний базар — телеги, корзинки, деревянные прилавки и две сотни торговок в белых праздничных вышитых сорочках, в нарядных уборах.

Покупателей не было. Вечерело. На Житнем уже не торговали — торговки обряжали огромную ель!

Хотя никакой зимы в округе не наблюдалось — за киевские горы садилось жаркое солнце, под ним зеленела листва, слегка тронутая поздне-летней усталостью.

— А почему елка летом? — туповато спросила Чуб.

— Ну не то чтобы летом… Сейчас 1 сентября.

— Старый Новый год, — с трудом припомнила Чуб. — То есть не тот, что старый советский… А тот, что самый-пресамый старый.

— До 1700 года Новый год отмечали 1 сентября, — кивнула Акнир.

Они перешли дорогу и речушку Канаву, еще разделявшую Верхний и Нижний вал, ставшие позже единой улицей, приблизились к новогодней ели… и Чуб с удивлением увидела, что это вовсе не ель!

В центре площади стоял высокий и громадный, как дерево, чертополох с широкими колючими лапами листьев. Хоть перепутать его с рождественским деревом было нетрудно — на сильных «ветвях» будяка торчали еще незажженные восковые свечи, все его тело было щедро разукрашено лентам, блестящими нитями, разноцветными бусами… Торговки подходили к чертополоху по очереди — каждая останавливалась, шептала что-то под нос, то ли просьбу, то ли молитву, или, может, заклятье, затем снимала с шеи ожерелье и вешала его на новогодний чертополох.

— Но почему чертополох?

— Прости, но про вечнозеленый символ Христа наши подоляне покуда даже не слыхали… — хмыкнула ведьма Акнир. — В те годы киевляне еще точно знали, помнили, кого нужно чтить.

— Великую Мать, — без труда угадала Чуб.

Че ж тут гадать, коли Мать-Земля — это все?

— До конца 19 века в Украине помнили и чтили Макош. 1 сентября — это по старому стилю. По-новому — нынче 13-е, официальное начало бабьего лета. С 1 сентября издавна начинали засылать к девкам сватов…

— В общем, сплошные женские дни, — поняла Чуб. — И как величают Дедков на самом деле? Бабки?

— По разному… — сказала ведьма. — Зовут и Стоглавом — у чертополоха сто видов, сто имен. И одно из них — маточник. Марьины колючки. Позже слепые решили, что речь идет о Матери Божьей. Вы не перестаете нас поражать… как можно представить рядом будяк и Божию Мать?

— Маточник — трава Матери? Но не Божьей. Странно…

Чуб не успела договорить, Акнир сразу кивнула.

— Странно, что Макош избрала своим главным воплощеньем неказистый будяк? Почему не прекрасную розу, не гордую лилию, не надменный ирис? Все они — травы Великой Матери, в каждой таится великая сила. Но незаметный репей — выше их всех. Потому что, как и амазонкам, взявшим в руки копья и стрелы, Матери пришлось стать колючей. А потом, как и ведьмам, пришлось стать незаметной… чтоб однажды вернуться к нам незамеченной… Смотри!