Шарлотта Бронте - Повести Ангрии

Нед взмахивает рукой. Вж-ж! Его хлыст рассекает воздух, но мой гнедой прядает в сторону, и мы оба чудом избегаем удара. Я привстаю на стременах и, высекая искры из мостовой, лечу прочь. Мы с Аяксом исчезаем, на прощание взмахнув белым платком в знак братской привязанности.

Уже смеркалось, когда дилижанс въехал в Адрианополь. Не тратя времени на то, чтобы привести себя в порядок, потный, встрепанный, в сюртуке, припорошенном пылью Адрианопольского тракта, который, как вам известно, рассекает зеленые луга и леса белой, почти молочной полосой, — я, как есть, спрыгиваю с империала Восточного почтового экспресса во дворе таверны „Вествуд“, тут же беру кеб и приказываю везти меня в министерство иностранных дел.

В комнате, куда меня провели, было темно. Две восковые свечи бросали дрожащие отсветы в сгустившийся полумрак. За столом сидел бледный маленький человечек, рядом лежали его перчатки и шляпа.

— Сэр Уильям Перси! — произнес он, вставая и кланяясь.

— Да, сэр. Могу ли я видеть генерала Энару?

— Генерала Энары здесь нет. Генерал Энара отбыл. Присутственные часы закончились. Вы опоздали; вам следовало быть более пунктуальным.

— Я выехал, как только получил послание генерала Энары, — с досадой произнес я и, усевшись, принялся утирать лоб платком.

— Советую вам, — произнес несносный коротышка, — советую вам приходить пораньше, если у вас дела к генералу Энаре. Впрочем, я здесь и, возможно, сумею заменить генерала. Что вы имеете сказать, сэр Уильям?

— Ехать было очень жарко, сэр, — заметил я, — и дорога страшно пылит, но погодка славная, как раз для сенокоса. Вы согласны со мной, мистер Уорнер?

— Полно, — отвечал назойливый недомерок спокойнее, нежели я ожидал. — Полно, сэр Уильям, бросьте ваше ломанье — оно вам не по летам. Я удивляюсь, что у вас с генералом Энарой какие-то дела, о которых меня не поставили в известность. Я полагал, что вы в деревне. Вас вызвали из отпуска?

— Не совсем так, сэр.

Я сделал паузу, не имея намерения ничего сообщать маленькому бонапарту. Да и что вообще он делает в министерстве в такой час? После нескольких минут обоюдного молчания Уорнер встал.

— Когда вас объявили, я как раз собирался уходить. Вам предоставили квартиру в городе?

Этот вопрос был задан с величавой учтивостью.

— Нет, сэр, но мне не составит труда нанять комнаты.

— Мой экипаж у дверей, — продолжал он, — и я охотно отвезу вас в Уорнер-Плейс. Миссис Уорнер будет вам очень рада.

Я поклонился, поблагодарил за неожиданную любезность и ответил, что не могу ее принять. Уорнер не выказал и тени огорчения — этот лис умеет напускать на себя совершенно непроницаемый вид. За разговором он натянул перчатки и теперь, взяв шляпу, кивнул, пожелал мне доброго вечера и удалился.

Я был рад от него избавиться. „Теперь к моему старому суровому командиру!“ — сказал я себе и, снова усевшись в кеб, велел отвезти меня на Калабар-стрит, где устроил свое логово Тигр.

С прибытием туда мои трудности не закончились. Потребовалось море просьб, угроз и запугиваний, прежде чем слуги согласились обо мне доложить. Генерал ужинает, отвечали они, и его нельзя беспокоить; он никого не принимает в этот час; приходите завтра с утра, и прочая и прочая. Однако я все же настоял на своем. Лакей взял мою карточку и через минуту вернулся с приглашением следовать за ним.

Меня провели в большую комнату с пятью или шестью мрачными гравюрами Сальватора Розы на темных стенах. Четыре большие свечи на столе освещали центральную часть помещения; дальше все было погружено во мрак. Два великолепных канделябра — подарок короля, как мне объяснили позже, — стояли незажженные. Генерал приканчивал десерт. С ним были только его дети (прежде я видел их лишь мельком) — кажется, четверо, все девочки в белых муслиновых платьях, смуглые, с блестящими индейскими глазами. Три младшие были странные загорелые создания, знающие о приличиях не больше босоногих маленьких ангрийцев с Говардских пустошей. Старшая, лет тринадцати на вид, отличалась более светлой кожей. Она отчасти сдерживала пламень своих глаз, а ее смоляные кудри были аккуратно расчесаны, а не торчали спутанной копной. Думаю, она получила образование; про трех остальных сомневаюсь, что они умеют читать.

При моем появлении Тигр встал и, указав рукою на свободный стул, спросил, обедал ли я.

— Да! — солгал я, поскольку не мог думать о еде и не хотел, чтобы меня уговаривали.

— Тогда хотя бы вина, — сказал он. — Мария, — обратился он к старшей дочери, передай сэру Уильяму графин шираза.

Мария исполнила указания, однако младший звереныш, встав ногами на стул, отодвинул от меня графин и с сильным иностранным акцентом объявил, что вино sacré [29] Священный (фр.). и еретикам его пить нельзя.

— Мария, уведи сестер к их няне, а сама ступай к сеньоре Грей, — сказал генерал.

Мария встала, крикнула: „Джульетта! Франческа! Габриэлла!“ — сделала низкий реверанс и, задержав на мне долгий, серьезный взгляд, увела своих необузданных подопечных.

— Вижу полковник, вы не теряли времени, — произнес генерал, бросая одобрительный взгляд на мое чистое лицо и тщательно выглаженный наряд.

— Ваше послание застало меня сегодня утром в Гернингтон-Холле, — сказал я, — и вечером я уже здесь.

— Хм. Отлично. Желаете знать, что за возможности у меня для вас припасены?

— Да, сэр.

— Что ж, со временем узнаете. Планы замышляемой мною экспедиции на восток еще не до конца созрели. Вам придется умерить нетерпение на месяц-другой. А пока есть одно дельце за границей, небольшое дипломатическое поручение, в котором наш повелитель желал бы вас использовать. Знаю, что вы не расположены к такого рода обязанностям и предпочли бы более достойную службу на поле боя, однако же убежден, что вы не погнушаетесь ни одной задачей, за которую джентльмен может взяться без ущерба для своей совести. Если бы я думал иначе, я бы презирал вас, сэр! К черту болванов, которые лепечут о своих склонностях, пока королевская работа лежит несделанной!

Я ничего не ответил на эту тираду, только поднес к лицу флакончик с нюхательной солью и стал ждать продолжения. Затем генерал попросил меня придвинуться ближе к столу и передать бутылку, после чего перешел к сути дела. Моя новая роль дипломата не позволяет мне разглашать дальнейший разговор. Впрочем, могу сообщить вам, что через неделю буду в Париже — без всякой официальной помпы, просто как частное лицо. Мне оказали доверие, и Уильям Перси не такой дурак, чтобы подвести начальство, поскольку этим он подвел бы самого себя».

Завершит мой труд третье письмо от баронета.

«Все-таки зрелость — лучший период жизни. Мое детство и ранняя юность были отравлены горькими чувствами, которые мне никогда не забыть. Теперь я свободен от оков, ясно вижу мою крутую тропу и ощущаю силу, чтобы по ней взобраться. Для меня это не труд, а забава: лезть вверх и вверх, цепляясь за каждый выступающий камень, за каждый крепкий корень и стебель вереска, и видеть далеко над собой желанную заоблачную вершину. Когда я на нее вскарабкаюсь, то забуду и головокружение, и усталость мышц. Что они в сравнении с безграничными далями, которые мне предстанут? Раз или два я оборачивался на подъеме и видел внизу зеленые долины, царственную мглу рощ, сияющий синью морской простор, однако не решался задерживать на них взгляд. О когда же я узрю все!