Денис Шулепов - Кошмарный принц

Прошло какое-то мгновение (за которое Егор успел подумать, что ничего не вышло и расстроиться) и тельце под майкой шевельнулось. Егор отдернул руки и открыл глаза.

— У кошек семь жизней. У тебя, кошар, вторая, да? — сказал Егор.

— Мяу, — ответил кот.

Егор улыбнулся. А кот высунул мордочку из-под майки и снова мяукнул. Егор был рад увидеть живую кошачью любознательность вместо мёртвого оскала агонии. Он совершил чудо! И он хотел поделиться этим с кем-нибудь. Егор вспомнил о Лёше.

С великим нетерпением он дождался утра, чтобы позвонить ему и вместе пойти в школу. Трубку взяла его мама. И её глубокая подавленность ненадолго сменилась удивлением, что лучший друг совершенно не в курсе событий.

— А я думаю, почему ты не звонишь, не приходишь… — сказала она.

— Я… болел, — нашёл оправдание Егор.

Но Лёшиной маме было всё равно. Она дала адрес стационара и положила трубку не попрощавшись.

Егор стремглав помчался в больницу. Он был уверен в Силе, он спешил помочь. Ему понравилось совершать чудо, несказанное счастье переполняло его…

Но с Лёшей ничего не получилось. Он не очнулся. Егор расплакался. Теперь он чувствовал себя самым несчастным на планете. Он бездарно растратил свои шесть лепестков, а седьмой использовал на бездомного кота, а не на лучшего друга. О, горе!

Егора попросили покинуть палату.

На сей раз из писательского транса Виктора Ильича вырвал выстрел. И выстрелом был не выхлоп газа какой-нибудь старой колымаги. Выстрел — самый настоящий из настоящего автоматического оружия. Это Виктор Ильич определил сразу, но вот установить источник хлопка мозг никак не мог. Подсобил рёв сирены за окном. Смотритель рванулся к нему — диафрагму сдавило от предчувствия беды.

Ворота открыты, выломаны. Площадка перед центральным входом заполнена молодежью, взявшей в полукруг одну из машин детективов. С этой парочкой Виктор Ильич знаком ещё не был и отметил для галочки, что один — блондин, другой — в темных очках а-ля Джон Леннон. Блондин упёр дуло своего пистолета в лоб какого-то бритоголового недоноска и что-то говорил, а а-ля Леннон переводил мушку оружия по толпе с одного на другого. Второй автомобиль стоял поодаль, и кучерявый со своим напарником тоже держали оружие наготове. Первый выстрел, по-видимому, предупреждающий, и теперь каждый из детективного квартета готов разрядить магазины в почти неуправляемую толпу при малейшем подозрении на новое буйство. Блондин говорил громко и, похоже, для толпы. Виктор Ильич слышал голос, хотя не мог разобрать слов, но о смысле догадаться несложно. Бритоголовый бросил велосипедную цепь. Виктор Ильич не сомневался, что на недоноска подействовали слова детектива, а не сирены патрульных машин. Бритоголовый и иже с ним медленно развернулись к выходу. За ними неохотно ретировалась и остальная масса чокнутых фанатов.

Повыскакивавшие из машин менты без разбору скрутили несколько человек. И тут, словно у толпы пропала заторможенность после выстрела, сборище вмиг рассыпалось по улице, как бисер.

Инцидент, можно сказать, исчерпан. Только вот надолго ли?

Виктор Ильич поспешил вниз, к чёрному входу. Ему были интересны подробности.

И подробности вселили ещё большее беспокойство.

Оказалось, что клика бритых — это так называемые скинхеды, гнавшие на велосипедах к музею Клинова восемь суток аж из самого Екатеринбурга. Да уж, тут любого охватило бы бешенство! Откуда им было знать, что музей внезапно закроют по каким-то техническим причинам (тем более что причин вроде как и не было), когда они покроют уже больше половины своего пути? А даже если бы у кого-нибудь из них и было радио, то вряд ли, затеяв подобную экспедицию, они повернули бы восвояси, не выказав своего яростного возмущения музейным крысам. Виктор Ильич читал о движении скинхедов, провозглашающих неонацизм и национализм и под личиной гипертрофированной любви к родине творящих насилие, а зачастую — несущих смерть. До какой же дикости нужно довести народ?.. Но в данный момент странно другое: новоявленные пришельцы — скинхеды входят в ряды… а вернее, в толпу безбашенных фанатов Кошмарного Принца! Ладно, готы там или мистики какие, но бритые… хм… Виктор Ильич сказал детективам о своём подозрении, что эти отморозки так просто не отстанут. Детективы согласились и посоветовали смотрителю не высовываться без надобности.

— Нам хорошо платят, Виктор Ильич, — сказал блондин. — Чтобы считать любой наш риск оправданным… в отличие от вас. Поэтому лучше поскорее решайте свои… э-э-э… технические проблемы, а мы позаботимся обо всём остальном.

— Я постараюсь, ребята. Я стараюсь! — сказал Виктор Ильич.

Пока Егор был поглощен проникновением в тайны мироздания, которые еле укладывались в его детском сознании — и это притом, что всё познанное им являлось лишь мизерной частью всего сущего. Див творил страх. Ему часто приходилось отрываться от своего главного занятия, чтобы удовольствовать чрезмерную и такую смехотворную пытливость мальчишки и помогать ему в элементарных фокусах, как гипноз людских масс или оживление блохастых кошек. Див был разочарован крепостью юного рассудка, он надеялся заставить свихнуться мальчишку, однако ж, только распалял его аппетит ещё больше. В результате чего проклятый ребенок покусился на его пищу: он захотел вернуть душу своего друга оттуда, куда легко угодить, но трудно выбраться. Этого Див позволить не мог! Силе разума мальчишки оказалось нелегко противостоять — видимо, Егор действительно был избранным, но не осознающим себя избранником в силу младости.

Див удерживал Егора ложью и неведением. Неудача с вызволением из комы Лёши у Егора вызвала сильнейший шок и стала поводом для осознания вины. И Див усилил в нём чувство вины, причинив важную боль…

Но до того как Егора скосила эта самая важная боль, мальчик окунулся в мир тяжких реалий, где он словно стал участником передачи «Хроники милицейских будней». Казалось, всё рушиться.

Всё и рушилось.

Виктор Ильич вырвался из романа, едва до уха донесся звук сыпавшегося стекла. Как и выстрел, подобный звук был знаком ему, знаком особо, в детстве он не раз налетал с ватагой шантрапы на пельменные и булочные. Этот звук ассоциировался с выплеском сумасшедшей дозы адреналина. Первым порывом Виктора Ильича было желание бежать и прятаться. Он чудом удержался в офисном кресле. С прыгающим, точно теннисный мячик, сердцем смотритель подумал, что уже в который раз что-то или кто-то прерывает его писательство, и частота прерываний весьма напоминала осмысленную настырность — нечто тормозило процесс. И Виктор Ильич подозревал, что хорошего из этого выйдет меньше малого, потому как совокупность внешних и внутренних факторов создавала благодатную почву для размножения инсургентов в геометрической прогрессии. Но почему же Кошмарный Принц допускает подобное? Уж кому-кому, а ему от этого проку нет. Ведь нет?..