Денис Шулепов - Кошмарный принц

— Держи, — молвил призрак и исчез.

Блондин рухнул мешком.

«Однако», — опомнившись, подумал Виктор Ильич.

Он, надрывая поясницу, взвалил тяжеленного детектива себе на спину и уложил на диванчик. Поднёс ладонь к носу мужчины. Детектив дышал, слава Богу.

Не раздумывая над тем, что собирается сделать, Виктор Ильич с размаху влепил детективу пощёчину. Вторую. Третью. Не помогло. Виктор Ильич подумал об аптечке в туалетной комнате.

Детектив заскрипел раньше, чем смотритель ушёл за нашатырем.

— Пришли в себя? — спросил смотритель.

Блондин полуприсел и осмотрелся вокруг.

— Со сусилось? — спросил он.

— Что случилось? — переспросил Виктор Ильич. — Вы потеряли сознание, мой друг.

— Почему? — У детектива был вид мужика, пробудившегося после бурной пьянки. Виктор Ильич радовался, что тот ничего не помнит, и чаял, что ничего и не вспомнит: слишком сильный удар по психике для столь рационального и неподготовленного человека.

— У вас бывали припадки? — спросил Виктор Ильич.

— Какие припадки?

— Эпилептические, допустим.

— Не надо допускать! — испугался детектив. — Ничего, никогда…

— Тем не менее, что-то с вами случилось.

— Мне снился сон… такой бредовый…

— Вот как?

— Будто я… будто… Нет, плохо помню… Не помню! — детектив беспомощно посмотрел на смотрителя музея.

— Со снами всегда так, — пожал плечами Виктор Ильич.

— Голова раскалывается.

— Я бы рад вам предоставить спальное место, но, думаю, будет лучше, если вы покинете стены дома. Свежий воздух и всё такое.

— Да, вы правы, — согласился детектив и добавил:

— Мне здесь не место.

От этих слов (произнесённых будто омертвевшими устами бессознательного существа) дыхнуло могильным холодом, и в душу закралась беспросветная жуть, Виктора Ильича всего передёрнуло.

— Поторопитесь, — произнес Виктор Ильич.

И детектив поторопился.

Как только за блондином закрылась дверь чёрного входа, Виктор Ильич набрал на мобильном смску: «сработало Кеша свободен», и отправил Надежде Олеговне. Потом спустился к себе в квартирку и напился до полувменяемого состояния, подходящего, чтобы добрести до кабинета-студии и начать писать отсебятину.

Общими усилиями Дива и чернокнижника зачарованный туман густился, окутывая центральный вход ВВЦ ледяным и удушливо-затхлым облаком. Чёрный маг готовил заклинание вторжения в придуманный мальчишкой мир. Скрупулёзный ритуал занимал время, но стоил того. Чёрный маг из-под полей своей шляпы уже видел лазейку, в которую, как в вакуум, засасывало Дивов туман. Нужно было подождать немного, чтобы лазейка расширилась и стала парадным входом. Нетерпение не давало покоя. Чернокнижник чувствовал сопротивление мальчишки, но оно не шло ни в какое сравнение с напором силы чёрной магии — чёрный маг постарался от всей чёрной души. Любое усердие должно окупаться, считал чернокнижник-маг и не жалел своих сил в достижении цели. А цель — вот она, близка, стоит лишь шагнуть.

И чернокнижник шагнул, едва лазейка превратилась в лаз.

Нетерпение — синоним поспешности. В предвкушении чернокнижник не предусмотрел подвоха.

Лаз преградил святой, о том говорила золотая аура. И в руках святой держал громовую стрелу, нацеленную в грудь чернокнижника.

Чернокнижник струхнул, не очень готовый к такому обороту дел.

Див узнал Илью Громовника, Илью Пророка, своего врага. Сильного врага. Лаз уменьшился до размеров лазейки. Див отступил, оставив чернокнижника самому разбираться в ситуации, Див не был ещё готов к подобной битве. И Илья знал это, потому и стоял стойко, молчаливо, грозно и величаво. Лазейка в мир Грёз сомкнулась, превратившись в яркую точку. Чернокнижник взмахнул полой плаща и разлетелся в стороны ордой писклявых летучих мышей. Зловонный туман отяжелел и осел мучнистой росой, ускоряя процесс увядания травы и цветов. Илья свистнул, и

зверь!!!

серебристый волк выпрыгнул из ниоткуда и с услужливым достоинством склонился пред хозяином, чтобы Маленький принц удобно взобрался на его могучую спину.

Виктор Ильич ждал ответной реакции на своё нахальство, но ни бузиновый стол, ни призрак Кошмарного Принца, ни злобный чернокнижник, никто не выразили своего недовольства. Не осознали нахальства или впали в ступор от вопиющей наглости? Возможно, крылось нечто третье, так, по крайней мере, выразила своё предположение интуиция. Что скрывалось за «нечто третьим»? Отчего-то заглядывать за занавесь тайны желания не возникло. Как бы то ни было, артритной болью вероломный смотритель наказан не был. Пока что. И такой форой грех не воспользоваться. Виктор Ильич сбил листы с винегретом каллиграфического почерка и дерганых вензелей (где вензеля несомненно преобладали), вложил в пухлую стопку готового

сырца

материала и поспешил выйти из кабинета-студии.

Плотно закрыв дверь, смотритель упёрся обеими руками о тумбочку с хитро закрученным декором, слушая, как сердце тяжело бухает в груди, и заторможено осознавая, что трезв, яко стеклышко. Или он опять «глотнул» время, что успел протрезветь, или имеет место новый феномен в старой пьесе. Он готов был склониться ко второму, не исключая первого, но выразил совершенно не относящееся к данной сути желание.

А впрочем, как сказать…

Кристальное желание напиться вновь — меняет ли оно суть? Кошмарный Принц предостерегал, что выпивка может всё испортить, а выходило с точностью до наоборот. А была ли это истинная ипостась Кошмарного Принца… то бишь, Юрия Клинова? Не исходило ли предостережение на самом деле от того, кто пытался пройти по свечному тоннелю? Произнесли-то уста призрака погибшего писателя, но кто вложил в уста слова-предостережения? Ответ напрашивался сам. И у Виктора Ильича не было повода разубеждаться, не теперь.

Пользуясь передышкой, он отправился в свою квартирку на цокольном этаже, где продолжал гореть свет, несмотря на рассосавшуюся толпу у ворот музея. Нужно было подумать. И напиться.

Или сперва напиться, а потом подумать?

Глядя на недопитую бутылку коньяка и на две непочатые бутылки, Виктора Ильича посетила здравая мысль: «Если я напьюсь прежде, чем подумаю, то думать мне уже будет нечем». Дилемма разрешена. Смотритель принялся нарезать круги по тесному пространству комнатки-зала, собираясь с мыслями. Но мысли разбрелись, как самое настоящее стадо ослов, вредных и упёртых. К тому же дал о себе знать артрит, тягучая ноющая боль, словно вытягивала пальцы на длину, которой могла позавидовать их тень в лучах заходящего солнца. Тоже отвлекало. Спустить бы на стадо ослов-мыслей свору псов-пастухов! Псов… А что, идея! Пора оживить борзую собаку, ловчую, для травли. Думается, Егорка с задачей справится.