Ольга Макарова - Ii. Камень второй. Горящий обсидиан

Уходя, Макс не глядя протянул Эдне посох.

Сестры Мисаль и Ящерка переглянулись. Здесь, в теплом домашнем свете; здесь, где только что было так радостно, теперь воцарилось беспокойство и непонятная тревога.

— Придется ужинать без мастера… — первой опомнилась Алини. — Надеюсь, ему полегчает утром. И часто с ним такое?.. Ты садись за стол, Эдна…

— Нечасто… — грустно проронила Ящерка. — Но бывает…

Она села на край скамейки и, обхватив посох обеими руками, прижалась щекой к гладкой донгоровой древесине, все еще хранящей тепло руки Милиана…

Вернулся Нирк. Вид у него был озадаченный и смущенный.

…Почти весь ужин прошел в молчании. Добрая Тикка пыталась разговорить кого-нибудь, но каждый разговор угасал, едва начавшись, подобно свече на ветру. Тяжело на душе было всем. Особенно Эдне. Она даже поесть не смогла толком: чудесная домашняя еда казалась безвкусной, как мокрая бумага, и больно царапала горло, в котором — так и чудилось — рос огромный тяжелый ком.

— Я не могу больше… — не выдержала Эдна. — Я пойду поговорю с ним…

Ей никто не ответил. Нирк и его сестры лишь молча проводили гостью взглядом. Эдна чувствовала его, этот общий, внимательный и ожидающий взгляд, ложившийся мягким грузом на плечи.

…Что она могла сказать сейчас Максу? Что? Ведь он настолько замкнулся в себе, что, наверное, и говорить-то не захочет… Но, быть может, ей удастся растопить этот лед. Улыбкой. Добрым словом. Поцелуем… Как бы ни был мудр Максимилиан, тем не менее, он тот, кто он есть: одинокий, обиженный на жизнь мальчик. Нельзя оставлять его одного сейчас…

— Милиан? — робкий полувопрос через порог.

— Оставь меня… — холодный ответ чужим, мрачным голосом.

Он сидел на кровати. Ссутулившись, оперевшись локтями на колени… Беспомощно свисающие кисти рук — на правой неправильно сросшиеся пальцы словно сведены судорогой, — опущенная голова…

Набравшись смелости, Эдна подошла и тихонько присела рядом.

— Милиан, что с тобой? — спросила она с участием.

— Туман… — только и произнес он. Простое, ровным счетом ничего не объясняющее слово.

— Расскажи мне… — попросила Эдна. — Тебе станет легче.

— Уходи… оставь меня… — с нажимом повторил Макс. — Я не хочу сейчас ничего рассказывать…

— Неужели ты боишься тумана, милый? — лукаво улыбнувшись, произнесла Эдна. — Тебя бьет дрожь… — добавила она, коснувшись его плеча. И подвела беззаботный итог: — Брось, ты, наверное, просто простыл!..

Вот этого не стоило делать. Шутить неискренне. И вообще — шутить. Если до этого что-то только назревало в душе Максимилиана, то теперь оно взорвалось…

— Уходи!!! — заорал он, в гневе сбрасывая с плеча тонкую руку Эдны. — Я просто хочу побыть один!!! Я что, много прошу?! Много?!! — голос у него сорвался, в единый миг понизившись до шепота. — Один…

Эдна со слезами выбежала из комнаты и захлопнула за собой дверь. Она тяжело дышала, как после долгого бега; горькие рыдания душили ее…

— …Эдна, милая, пойдем обратно на кухню… — кто-то робко трепал ее за плечо; сквозь пелену слез Эдна увидела Нирка. Сестры стояли чуть поодаль.

Она не помнила, как очутилась на полу и сколько времени прошло… немного, должно быть…

Нирк Мисаль взял ее под руку, помог встать на ноги и осторожно провел по коридору в зал, а потом усадил на скамейку. Юлана тут же сообразила простого успокаивающего чаю с душицей и молоком, чтобы помочь гостье прийти в себя.

Когда Эдна перестала всхлипывать, заговорил Нирк. Голосом ровным и спокойным, как шум ручья, он говорил мудро и просто:

— Не принимай это так близко к сердцу, Эдна. У великих мастеров часто бывает несносный характер. Почему?.. Расплата за талант, иной взгляд на мир или что-то еще… но, поверь, это так. Я знал много великих учителей; и крутой нрав был у каждого. Но это не значит, что они плохие, злобные люди. Просто они другие, не такие, как мы с тобой… Вот увидишь, утром мастер Макс попросит у тебя прощения, иначе совесть загрызет его насмерть.

На последней фразе Нирк заглянул Эдне в глаза и улыбнулся. Уголки губ ее задрожали, невольно отвечая на утешающую улыбку. И на душе стало немного легче.

…Макс и не ведал, какое переселение случилось из-за него в доме. «Ученик» уступил мастеру собственную комнату. Алини уступила брату свою, а сама переселилась к Юлане, наскоро соорудив из двух скамеек, взятых с кухни, себе кровать; ничего — накрытая мягким матрасом, такая кровать была ничуть не хуже обычной. Что же до Тикки и Эдны, то обе девушки были настолько миниатюрной комплекции, что легко разместились на одной кровати — в комнате Тикки. Половину ночи они с увлечением проболтали. О парнях, о городах мира и обо всем на свете, как лучшие подруги. Что и говорить, горе Эдна забывала быстро и не умела долго держать зла на кого-либо. Это истинно драконья натура, но и некоторые чистокровные люди (как Тикка) обладают этим даром — даром прощать и забывать страшное… Максимилиану никогда этого не постичь. Туман не позволит…

Макс бредил… Задушенные горьким порошком в Дикой Ничейной Земле, эмоции возвращались. Эмоции всех девяти амбасиатов отряда. Коста, погибающий, вспыхивающий, как факел… веталы… баргесты… проклятый дрекавак тоже стоял перед глазами, как живой…

Но были и другие эмоции, куда хуже страха…

Тоска. Одиночество. Фанатичные мечты Ирина Фатума. Затерянные в горьком тумане равнодушия стихи Милиана Корвуса, теперь выходящие в мир изуродованными бредом до неузнаваемости…

Все смешалось… Пульсировало в висках; гулкими ударами отдавалось в сердце…

«Эдна… Эдна…» — стонал, звал ее Макс, но, едва вспоминая, как орал на нее недавно, в отчаянье грыз зубами подушку.

…Всех, всех разогнал, кто хотел помочь. И теперь уже никто не придет унять нестерпимый жар и тысячи раздирающих душу страстей. Никто не поможет… И этой треклятой вины не искупить… Как много раз он уже говорил Эдне то, что вынужден был сказать и сейчас — «Прости…»? Достаточно, чтобы истрепалось, поблекло и потеряло всякую ценность это слово.

Так он вспоминал. Но потом набегала новая волна рвущихся в мир эмоций, и Макс забывал все вновь. И вновь звал Эдну тихим, беспомощным голосом…

О Небеса! Какая долгая выдалась ночь!

Утром Эдна увидела молочную белизну чистейшего тумана за окном. Казалось, дом укутан снаружи мягкой сияющей ватой. Волшебное зрелище.

Тикка еще спала (она так сладко улыбалась во сне, совсем как ребенок), а на кухне кто-то уже гремел посудой; и тянуло оттуда тонким, едва уловимым запахом готовящегося завтрака, от которого начинал урчать голодный желудок…

Макс… воспоминания вчерашнего вечера нахлынули внезапно, жестоко разрушив утреннюю идиллию. «Пойду посмотрю, как он, — решила Эдна. — Если опять не в духе, то просто не буду его трогать…»