Ольга Макарова - Осколки чего-то красивого

" — …Я дарю ей розы джинсового цвета, Лютер. Она это любит. Джинсовые розы — ерунда какая! а вот она почитает их за чудо! — говорил Пандер нарочито небрежно и рассеянно… ласково поглаживая лежащие на его ладони изящные женские часики, которые, видимо, забыла та, с медовым голосом…"

"Пандер, взъерошенный, разъяренный; даже дракон оскалился злобнее на его спине; рычит в ухо маленького сотового:

— Вы ничего не получите, сволочи! Ничего!!!"

" — …Они убьют ее, Лютер. Уроды! Меня им не достать, а вот она… Я не то что любил ее, нам было хорошо вместе… но сейчас мне без нее плохо — хоть волком вой… и еще я очень не хочу, чтобы с ней случилось что-нибудь…"

"Чужаки в квартире; тревога цепляет за сердце. Их кожаные куртки и сапоги противно поскрипывают… Пандер прижался к стене, затаил дыхание. Он убийственно спокоен. Он бледен. Не лбу блестят бисеринки пота. А чужаки ходят и ищут его. Лютеру страшно, будто это над ним нависла гибель, и он забивается в угол.

Два пистолета в руках у Пандера… Он бросает на испуганного Лютера последний взгляд и вдруг, уличив момент, ныряет за угол — и на несколько минут все тонет в грохоте отчаянной перестрелки…

Потом противные кожаные куртки переступают через распростертое на полу тело Пандера и уходят.

Крыс садится рядом с умирающим хозяином… во взгляде Пандера что-то мутнеет и гаснет…

— Лютер… — шепчет он и закрывает глаза…"

"Чужаки в квартире; принесли с собой резкий запах лекарств и звон наручников, которые оказались не нужны.

Те, что белые, как крысы, в своих халатах, суетятся вокруг Пандера, а двое в джинсах и кожаных куртках стоят и смотрят…

— Что это за мерзкая татуировка у него на спине? — брезгливо говорит один низким мужским голосом.

— Дракон, разрывающий на части феникса, — а это тот самый, женский, только нет в нем уже липкой сладости, он пуст, как пивная бутылка".

"-…Феникс возрождается из пепла. Но что случится, если убить его до того, как он успеет сгореть?

— Пандер был таким фениксом. Непобедимый Пандер…

— А дракон?

— Не знаю… Я узнал, что за день до этого Пандер был в тату-салоне, где увенчал своего дракона розами… джинсового цвета…

— Ох, ты об этой отвратительной татуировке… Никогда, никогда не дари мне джинсовых роз!.."

(2 сентября 2003 г)

—Большеглазый страх

Лед кое-где потрескался. Надо было осторожно идти. Осторожно — а значит, медленно. А что делать, когда нельзя медленно? Когда бежать хочется?

Урса шла медленно, обходила трещины и ненароком ее взгляд касался открывшейся в проломах глубины: там, верно, лед треснул до самого дна.

На девушке была тяжелая меховая куртка, толстые штаны, огромные сапожищи; меховой колпак закрывал половину лица, а песцовым хвостом плескал по куртке на спине. Во всем этом маленькая Урса казалась каким-то гигантом…

Краем глаза то там, то сям виделось что-то белое, мечущееся меж льдистых глыб и снежных холмов.

Вот оно. И оно голодное. И бежать от него надо, только убежишь разве?

Выбор небогатый: клыки этой твари или полет в темноту ледяного разлома.

Как бы там ни было, Урса сейчас хотела, чтобы все кончилось поскорее, так или иначе. Она устала. Устала бежать и бояться…

…Нет, не убежать. И вообще, какой смысл бежать? 9 против 1, что свалишься в какую-нибудь трещину… И тогда Урсе стукнула в голову сумасшедшая мысль… Внутренний голос, этот спорщик, что вечно с нами, прямо взвился от негодования — и яростный спор вместился в считанные секунды…

— Ты решила драться?! Драться с йети?!! У тебя все дома?! Никто и никогда не решался схватиться с ними; многие умирали от ужаса только глянув на них поближе!

— А я драться буду… — буркнула сама себе Урса и перехватила копье поудобнее…

Маленькое поселеньице Урсы, где за обветшавшим частоколом лепились друг к другу маленькие домики…

Люди высыпали из домов и остановились, с непонятным чувством глядя на Урсу, идущую с копьем наперевес… У нее на плече болталась шкура йети — белоснежный мех с кровавым бодбоем: шкуру выделывать уже было некогда…

— Не бойтесь их. Они страшные, но слабаки, — сказала маленькая Урса, бросая шкуру к ногам вождя. — С ними слишком давно никто не дрался…

(3 сентября 2003 г)

Все чаще когтяры приходят по ночам,

Рвут душу на лохмотья и в ужасе молчат…

Я утром вспоминаю, что ночью слушал бред,

Но снова умираю, как только солнца нет.

Они нашли дорогу и сердце рвут мое.

Сболтнул, быть может, имя, я тайное свое?..

—Пара белых ворон

— Пара белых ворон сидит на дереве.

— И что теперь? Их тут как говна. Ты хоть одну черную видел?

— Нет. Зато вчера я видел девушку с черными волосами!

— Крашеные.

— У нее были голубые глаза!

— Линзы.

— Нет! У нее и кожа была не белая, а с загаром!

— Крем. Просто цветной крем… Послушай, Баль, ты сам-то в это веришь?

Мальчишки рассмеялись. Несколько секунд Бальтазар растерянно смотрел на них, потом обида захлестнула, брызнула из глаз слезами, и он убежал…

Выплакался он в парке, где его никто не видел. Сидел на траве и всхлипывал, уткнувшись лбом в ствол старой березы.

У нее была белоснежная кора, цвета его кожи…

После слез на душе стало легче. Мама всегда стыдила: "Мальчики не плачут!", но он все никак не мог отучиться: слишком часто становилось обидно до слез, где уж тут успеешь…

Под вечер Бальтазар покинул парк и пошел домой. О спокойствии на душе не было и речи: он жадно вглядывался в толпу, ища глазами ту удивительную девушку, которая так ярко промелькнула в его жизни.

Он бы нашел ее в любой толпе — эту яркую красавицу — среди красноглазых, белокожих и беловолосых альбиносов…

И как же он хотел ее найти! Будто она ему родной человек, очень близкий, но давно потерянный.

…Тогда на самом краю паркового леса Бальтазар поклялся себе, что обязательно ее найдет, потом, уже радостный, вприпрыжку спустился в город и смешался с белой толпой…

(4 сентября 2003 г)

Есть вещи, о которых мне никогда не написать. Только начну — сразу чувствую себя предателем. Наверное, потому, что это слишком личное, и не только мое, но и чье-то еще.

Я не могу написать здесь о беде Магалин, например. И сколько бы я хотел написать о нас с Джулай!.. но нет… этого я тоже не могу… Я и о себе пишу не все — но это отчасти потому, что за некоторые поступки мне бывает стыдно.

— Высокая она, эта гора… — Ленинджер бросил вниз камень и стал считать… — Вот: рухнешь — восемь секунд вниз лететь будешь. Хватит, чтобы всю жизнь вспомнить, да?

— Или научиться летать!.. — всплеснула руками маленькая Элина, радостно и мечтательно улыбаясь.