Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств

Её перебил Сиех, не менее зло.

— Он довольно долго способен игнорировать собственную природу.

— Это правда? — спросила я.

Сиех молчал так долго, что я наконец распахнула глаза. Выражение моего лица заставило его поморщиться; и что с того?… плевать. Я была по горло сыта этими увёртками и головоломками. Я — не Энэфа. И причин любить его у меня не было.

Закхарн разжала скрещённые руки, и в этом жесте таилась скрытая угроза.

— Вы не согласились на союз с нами. Вы можете передать услышанное Декарте.

С тем же выражением лица, что отпугнуло Сиеха, я обернулась к ней.

— С чего бы, — начала, тщательно выговаривая каждое слово, — мне выдавать вас ему ?

Она хлестнула взглядом Сиеха. Он улыбался, безрадостно и устало.

— Я говорил ей, что ты скажешь именно это. Чтобы ты ни думала, Йин, среди нас у тебя есть заступник. Хочешь верь, хочешь не верь.

Я промолчала. Закхарн по-прежнему сверлила меня взглядом; мне следовало быть осторожней и не отворачиваться, не закрывать глаза на очевидное. Бессмысленная для обоих сторон схватка — прикажи я, и у неё не останется выбора, кроме как сказать мне, а одними словами мне никогда не заслужить её доверия. Но весь мой уютный мирок был только что разбит вдребезги, и не было иного пути заполучить то, что должно было знать.

— Матушка продала меня вам, — сказала я, обращаясь, в основном, к Закхарн. — Она пребывала в отчаянии, возможно, будь я на её месте, в её положении, то сделала бы то же, но этот выбор — её личное дело, и нынче я не чувствую за собой особого расположения к кому-либо из Арамери. Ты и весь твой род — боги; что удивительного в том, что вы играете смертными, как костяшками никкима . Но я ждала большего от тех, кто людьми не является.

— Вы создавались по нашему образу и подобию, — последовал холодный ответ.

Отвратная проницательность. Впрочем, ссответствующая истине.

Что ж, всему своё время. Время молчать, и время говорить. Время бороться, и время вовремя отступить. Открытие в себе души Энэфы в корне всё изменило. Открытие это делало из меня прирождённого врага всех Арамери, ибо таковым для Итемпаса была Энэфа, а они были верными прислужниками его. Впрочем, как не делало и Энэфадех моими союзниками. В конце концов, я не была истинным воплощением Энэфы.

Молчание нарушил очередной вздох Сиеха.

— Тебе надо поесть, — сказал он, вставая. Он вышел из спальни; до меня донёсся двойной хлопок внешних дверей.

Я пробыла меж сном и явью более трёх суток подряд. Рассерженное заявление уйти куда глаза глядят было не более чем блефом; руки дрожали, и я не настолько доверяла ногам в нынешнём их состоянии. Боюсь, даже возжелай я этого на самом деле, моя прогулка бы быстро окончилась.

Любуясь трясущейся рукой, я кисло размышляла, раз уж Энэфадех отравили моё тело, подсадив в него душу богини, то чего им стоило подсуетиться и наградить меня более сильным телом.

— Сиех любит вас, — сказала вдруг Закхарн.

Я опустила руку, уперев в кровать, с надеждой, что дрожь перестанет (или, на худой конец, не станет такой заметной).

— А то я не знаю.

— Нет, не знаете. — Резкость в голосе воительницы заставило поднять голову. Она всё ещё была раздражена, и, похоже, вовсе не из-за несложившегося так называемого «союза». Злость вызвало моё обхождение с Сиехом.

— А как поступили бы вы, выпади вам моя доля? — поинтересовалась я. — Быть по горло обложенной загадками, одна страшнее другой. Радоваться жизни, впрямую зависящей от правильных ответов?

— Я бы сделала то же, что и вы. — Ответ удивил меня. — Я бы использовала всё что можно и что нельзя, лишь бы добиться необоходимой цели. И не стала бы искать оправданий. Но я — не мать Сиеху. Не та, кого он так давно не видел.

С недавних пор мне становится не по себе каждый раз, как меня начинают сравнивать с богиней.

— Но и не я тоже, — зло огрызнулась в ответ.

— И Сиех это знает. Но всё равно продолжает любить тебя, — вздохнула Закхарн. — Не забывайте, он — ребёнок.

— Разве он не старше тебя, нет?

— Мы не зависим от числа пронёсшихся лет. Мы верны лишь собственной природе. Сиех — абсолютное воплощение детства. Это… нелегкий путь.

Даже возжелай я вообразить себе такое, особого сочувствия это не вызывало. Похоже, душа Энэфы не привнесла в меня ни толики понимания (и сострадания) невзгодам божественности.

— Так чего же ты хочешь от меня, а? — спросила я устало (пустой желудок тоже не приносил особого довольства). — Может, мне прижать его к груди, когда он вернётся, сказать ему, что всё образуется? А может, мне ещё и вас обнять?

— Просто не причиняйте ему боли снова, — сказала она. И растворилась в воздухе.

Я беспомощно глазела на место, где она простояла так долго. Глаза всё ещё были уставлены в одну точку, когда вернувшийся Сиех воздвиг тарелки у меня под носом.

— Здешние слуги не задают лишних вопросов, — сказал он. — Ради пущей сохранности. Так что Т'иврел был не в курсе твоего… нездоровья, пока не явился я и не разоблачил это, испросив еды. Прямо сейчас наш сенешаль рвёт и мечет, перемалывая в труху прислугу, коей было поручено присматривать за тобой.

Праздник живота. Так одним словом можно было описать груды даррийской еды, возвышающейся на блюде. Лапша maash и рыба, завёрнутая в листья callena , обложенная поджаренными до золотистого цвета перцами. Ряды свёрнутых лодочками закусок и хрустящие тоненькие кусочки мяса, свёрнутые полосками. В моих землях его бы приготовили из сердца особой породы зверей-ленивцев; здесь, похоже, это была говядина. И подлинное сокровище: зажареный целиком огромный банан. Мой любимый десерт, не знаю уж, откуда о том известно Т'иврелу.

Я подцепила скрученный лист; рука всё ещё дрожала, и не думаю, что от одного только голода.

— Декарта не рассчитывает, что ты выиграешь, — тихо шепнул Сиех. — Не для того он призвал тебя сюда. Тебе предназначено сделать выбор. Релад или Скаймина.

Я пристально смотрела на него. Эти слова напомнили о подслушанном в солариуме разворе меж двоими. Не это ли Скаймина имела ввиду?

— Выбор между ними?

— Ритуал наследования Арамери. Чтобы стать следующим главой семьи, один из наследников должен переместить сигил Владыки — знак, что носит Декарта прямо меж бровей, — себе на кожу. Кто-то один. Или одна. Изначальный сигил важнее прочих, отмеченный им имеет абсолютную власть. Над нами, прочими членами семьи и всем миром.

— Членами семьи? Прочими? — Я нахмурилась. Они и раньше намекали, ещё когда изменяли мою кровную печать. — Так вот оно… И что эти кровавые штуки творят на самом деле? Позволяют Декарте прочесть мысли? Выжгут нам мозги, если откажемся подчиниться?