Катерина Крутоус - Книга I. Древнее Пророчество.

“Сколько времени я так просидела в полной отрешенности от реальности? Мне чудилось, что со времени моего погружения в этот анабиоз прошло много, очень много времени. Странное чувство овладело сознанием: мне вдруг показалось, что я постарела лет на двадцать. Преувеличение, бесспорно, но непреложным оставался и тот факт, что с этого момента и вплоть до самой кончины я уже не смогу испытать утех, доступных детскому мышлению, больше никогда никто не увидит ребячества, которое порой так надолго остается в нас, что и в тридцать, даже и в сорок лет мы словно впадаем в детство, изумляющее окружающих. Никогда больше я не почувствую вновь, что значит быть ребенком.

Эта черта была пересечена. Моей, еще не вполне сформировавшейся, сущности суждено было безо всяких приготовлений повзрослеть, и как! Всего лишь за считанные месяцы. И, хотя мечтательность все еще оставалась неотъемлемою частью меня, несмотря на это, а может быть, именно поэтому, я острее, чем когда-либо, понимала всю нелепость своих мечтаний и безвыходность своего теперешнего положения. Звуки музыки стихли, как-то сами собой, запах лилий тоже куда-то исчез - ко мне постепенно начинало возвращаться понимание окружающего мира. Все пережитое казалось какой-то злой шуткой, а отрешенность была, по-видимому, лишь игрой моего разгоряченного воображения.

И вот сейчас, наконец-то придя в себя и чувствуя всю тяжесть, свалившегося на меня горя, я еще острее ощутила ту боль и горечь утраты, которые и наступают-то, как правило, лишь через некий промежуток времени после случившегося. Но я была не из тех, кто сходит с ума в подобных случаях. Нет, слишком сильной была моя натура, слишком крепким и эластичным сознание. И уже тогда я это, пока еще неясно, но начинала осознавать. Умопомешательство было слишком легким способом избежать всей тяжести навалившегося бремени. А мне, мне суждено было пережить все превратности судьбы, которые еще выпадут на мою долю. А их будет немало, начиная от самых мелких и незначительных недоразумений, и заканчивая столь смертоносными событиями, которые мало кто переживает и выходит из борьбы с непомутившимся рассудком”.

Она еще не раз вспомнит о своей способности ограждаться, но сколько раз она будет проклинать всех и вся за это же “достоинство”, которое будет приводить к тому, что ее душа, подобно печени Прометея, терзаемой орлом, будет затягивать нанесенные раны, а судьба вновь и вновь бередить старые и создавать новые. Ах, сколько, напоминающих о приключившихся с нею злоключениях, рубцов будет оставлено в ее сердце! Некоторые из них так никогда и не исчезнут, другие же будут либо сглаживаться, либо давать вновь о себе знать, по мере того, как она будет все глубже проникать в тот мир, в который втянул ее злой рок, и о котором она еще пока даже не подозревает. И если бы хоть кто-то сейчас поведал ей о том, что ждет ее в будущем, она бы просто рассмеялась ему в лицо, не поняв или же просто не поверив. Ах, тогда бы… Другой на ее месте либо сошел бы с ума в тот же миг, либо покончил бы жизнь самоубийством. А она? Она бы все равно пошла напролом, не веря в то, что с ней может приключиться подобное, не веря в то, что в мире может существовать такое зло, столь коварные измены, подлоги и убийства. Ох, как бы удивился Августин Блаженный, автор известного философско-богословского трактата “Исповедь”, который считал, что нету темноты, это лишь отсутствие света, или что нету зла - это лишь определенная мера добра, то есть, разный его уровень. О нет! Ошибаетесь, любезный. Зло есть. Абсолютное зло… И оно… Оно хочет править миром… Всегда хотело…

Но… К счастью, такого человека пока что рядом не было. Пока…

Он все стоял…Стоял и смотрел на окна ее дома. Смотрел и размышлял. Размышлял о том, почему именно он. Он, один из высших вампиров, из вампирской элиты, можно сказать, должен выполнять такое примитивное задание: следить за обычным человеком, более того за какой-то неизвестной, никому неинтересной малолеткой. Он, который входит в число представителей высших слоев вампирского общества.

Но не все было так однозначно. И ему это объяснили, четко и популярно. На него, именно на него, возложили важнейшую миссию, миссию, которая от начала существования мира представляла для вампиров самый важный, самый насущный интерес. Ему объяснили, более того: сам Фрейн давал ему это задание. Не то было важно, что Фрейн, нет, ведь именно он всегда и отдавал ему приказы, он был его прямым и единственным начальником, выше в вампирской иерархии никого попросту не было. Нет, не это удивляло. Удивляло, или даже скорее настораживало, то, что это поручение не было связано с вампирами. Точнее не на прямую. А еще точнее, теперь у него был приказ убивать не только тех неугодных, на которых указал непосредственно Фрейн, но и любого, кто хоть что-то решиться сделать с Сашей против ее воли. Как он понял, пророчество гласило, что никакого вынуждения быть не должно, иначе все пойдет не так. А тот, кто позволит такому свершиться будет проклят и зверски наказан, и не имеет значения, к какому сословию будет принадлежать виновный.

Да уж, было о чем задуматься. Но, несмотря на все это, он откровенно скучал. Это было не для него. Не для этого его обучали, не для этого так кормили. Да, кормили его по-особому. Не так, как других… Он облизнулся. Хоть кормили и хорошо, но довольно редко: его пища была скорее редкостью, чем обыкновением. Но как вкусно… А что? Он же вампир, а значит никакие так называемые “угрызения совести” его несуществующей совести были попросту неведомы. Да и потом, они сами были виноваты. Ему еще ни разу не попадался невиновный. Все, приговоренные к смертной казни, заслужили свою участь, а может, даже оную и похуже. Его всегда поражало, как последней инстанции в лице Фрейна удавалось четко определить: виноват подсудимый или нет. Если Фрейн принимал решение о том, что человека обвинили ложно, его приказ гласил: отпустить на волю. Порой эта напускная доброта почти обманывала его, но он прекрасно знал, для чего Фрейн это делает. Пока что он хотел в глазах людишек казаться справедливым судьей. И порой это действовало так, что люди сами, как правило, ложнообвиненные (из правила, естественно, есть исключения, а из исключений как раз и делался вкусный обед или ужин), так вот эти бедолаги сами шли к Фрейну, чтобы добиться справедливости. И Фрейн им ее дарил. По двум причинам: первая - чтобы насладиться, как уже упоминалось, глупыми, самоуверенными “исключениями”, второе - чтобы пока что еще быть авторитетом в глазах этих смертных. Но это было пока… Он знал, что осталось недолго, и в скором будущем, когда пророчество наконец-то сбудется, Фрейн объявит общенациональную охоту. И единственными охотниками в этом кровожадном водовороте будут они, вампиры, а вот в роли жертвы будут выступать не только люди, но и древние, а их, хоть и пролитая мимо кровь, все же для вампиров будет намного слаще…