Марк Лахлан - Хранитель волков

Бьярки, стоявший перед ним, зашагал по проходу с мечом наготове.

— Изумруды, — прошептал берсеркер. — Смотри, какие огромные.

— Скорее всего, это простые агаты, — возразил Велес. — Надо как следует их рассмотреть.

Но это были не изумруды и не агаты. Это были глаза.

«Темнота не такая, как в тот раз», — думал Аудун. Ведя конунга ко входу в пещеры с другой стороны горы, Саитада захватила с собой трут, кремень с кресалом и много свечных огарков, взяв их из углубления в скале. Пока они спускались, она зажигала свечи, одну от другой. Но даже когда свеча успевала погаснуть, не казалось, будто тьма прилипает к телу и дышит опасностью и враждебностью.

Женщина с обожженным лицом подготовила к спуску и конунга, на свой манер. Она сняла камешек с волчьей головой, который висел у нее на шее на кожаном ремешке, и надела на шею Аудуну.

— На удачу? — спросил он.

— На смерть, — ответила она.

Конунг позволил ей завязать ремешок. Он не чувствовал разницы, он видел всего лишь камень.

Аудун не мог поверить, что вход в пещеры ведьм можно найти так легко. Он был едва ли не отмечен вехами — узкий лаз, ведущий внутрь горы, перед которым стояли многочисленные подношения. Каменный коридор напоминал по форме ложку с длинным черенком и завершался высокой пещерой. Чтобы попасть в настоящие пещеры, надо было лезть через дыру в потолке тоннеля, сложив сначала лестницу из плоских камней, а затем выудив из дыры палкой веревку. Так смог бы забраться кто угодно. Сама щель в потолке не сразу бросалась в глаза, но Аудун решил, что этот вход недолго оставался бы тайным, если бы в пещерах захотел спрятаться обычный человек. Какому-нибудь любопытному воину достаточно было бы просто заглянуть, и враг бы уже оказался тут как тут. Зачем же сам он карабкался на Стену Троллей, когда можно запросто зайти с другой стороны?

Аудун подозревал, что идет прямиком в ловушку. Он напомнил себе, что любой входящий в эти пещеры видит только то, что ведьмы сами хотят ему показать. Получается, они его впустили? Он бросил взгляд на оставшиеся перед входом подношения: бутылки и горшки — то, что не смогли унести дикие звери. А ведьмы вообще дома?

Но конунг не испытывал страха. Он был уверен в своей скорой смерти и приветствовал ее приближение, в его жизни не было места страху. Поэтому мертвые мальчики, обглоданные крысами трупы девочек, раздувшиеся тела утонувших женщин в подземных озерах и гниющие, почерневшие лица тех, кто болтался на веревках, привязанных к выступам скал, были ему неприятны только потому, что заставляли вспомнить, сколько людей он сам обрек на подобную участь.

Но совсем другое дело — удушающие тоннели. Аудун не боялся смерти, но вовсе не хотел задохнуться, зажимая руками рот и нос, когда протискивался в узкие проходы в скальной породе. Некоторые проходы были немногим шире его головы, и ему приходилось ползти и извиваться, проталкивая тело между камнями. До него начало доходить, почему вход с этой стороны не охранялся, как другие входы в пещеры Стены Троллей. Враг, зашедший с этой стороны, оказывался в чрезвычайно уязвимом положении. Не может же воин сражаться, когда руки вытянуты над головой. То есть, несмотря на кажущуюся легкость, это был весьма предательский путь, даже когда ведьмы не насылали на гостя свои обычные кошмарные видения.

Чем глубже они спускались, тем яснее становилось, что ведьмы мертвы. Иначе как бы он сумел сохранить здравый рассудок, пробираясь по этим тоннелям? Отчего же погибли сестры? Аудун с Саитадой сделали привал и зажгли свечу на берегу подземного озера. В пламени свечи в озере отразился свод пещеры, превратившись в переливающийся золотом диск. Конунг посмотрел на Саитаду. Неужели она стала ведьмой? Может, она теперь прислуживает сестрам, а его привела сюда, чтобы он отомстил тому, кто перебил в тоннелях столько людей? Конунг отбросил от себя эти мысли. Они не приведут ни к чему хорошему. Надо сосредоточиться на том, что необходимо сделать. Действовать как обычно, убивать, пока не убьют тебя. Конунг больше не хотел убивать, но если начнется битва, он не станет убегать. Он не знал других путей.

По его представлениям, они пробыли в пещерах примерно день, когда конунг заметил, что в дальнем конце каменного коридора их свече вторит такой же мягкий свет. Он поглядел на женщину и положил руку на рукоять меча. Саитада покачала головой, и Аудун понял, что пока им не грозит опасность.

Подойдя ближе, конунг увидел, что свет их свечи отражается в массе золота. Оружие, доспехи, кольца и украшения поднимались горой до самого свода пещеры, словно в мечтах скряги. Говорили, что ведьмы копят подарки и сокровища уже тысячу лет. Но конунгу показалось, что этого срока мало, чтобы собрать такое богатство.

— Сколько же народу полегло ради этого? — проговорил он вслух, обращаясь не столько к женщине, сколько к себе, и едва не засмеялся.

Почти всю свою жизнь конунг сам радовался сокровищам, забирал все, что мог, и возвращался из набега, овеянный славой. Но теперь все позади. Теперь Аудун с трудом понимал, зачем вообще нужны богатства. Драгоценные камни называют слезами Фрейи, богиня, как говорят, выплакала их. До сих пор конунг думал, что это просто легенда, которую приятно послушать зимой у очага. Но теперь он понимал, что слезы и драгоценности тесно связаны друг с другом.

Аудун потрогал кольчугу и щит. И то и другое потемнело от времени, но сработано было отлично и находилось в хорошем состоянии. Саитада покачала головой. Конунг понял: она хочет сказать, что эти предметы не пригодятся ему в грядущей битве. Однако что-то в его душе — интуиция или же просто желание умереть так, как жил, в доспехах, — воспротивилось. Пока он предавался в лесу одиноким размышлениям и раскаивался, страдая от кошмаров, его вполне устраивала и повседневная воинская одежда. Но в сомнительной ситуации стоит воспользоваться любым преимуществом. Аудун надел кольчугу, отыскал подходящий по размеру позолоченный шлем, взял отличный щит, на котором был изображен не волк, а ворон. Символ Одина.

Саитада поставила свою свечу на пол, уселась на самый гладкий камень, который удалось найти, и принялась наблюдать, как он облачается. Она повторила вполголоса:

— На смерть.

В конце тоннеля что-то промелькнуло. Меч Аудуна вышел из ножен, превращаясь в отблесках свечи в расплавленное золото. А в следующий миг перед ним, в трех шагах, появилась девочка — изможденный, истощенный ребенок в длинном белом балахоне, запачканном кровью. В руке девочка сжимала сломанное древко копья, конец которого был тщательно заострен и обожжен на огне, отчего палка превратилась в зловещее оружие, в черную иглу.