Майкл Муркок - Город Зверя

Знаю, я ученый, но не философ, я предпочитаю мысли — действие. Пример Кенд-Амрида глубоко повлиял на меня, и я чувствую, что должен взять на себя труд объяснить, почему именно предпочитаю я общество Марса обществу Земли. Марс, конечно, не совершенен, и, наверное, именно потому-то я и нашел свой истинный дом на Марсе. Ибо там людям преподавался урок слишком упорной попытки добиться совершенства. Там люди уважали прежде всего человеческую индивидуальность. Уважали не только сильного, но и слабого тоже, потому что сила и слабость присутствуют во всех нас. Это обстоятельство больше чем что-либо иное создает того, кого мы называем слабым или сильным.

И это — одна из причин, почему я возненавидел то, кем стали жители Кенд-Амрида.

В конечном итоге это должно было разрешиться в состязании умов и мечей. Но вы должны знать, что мой мозг вступил в поединок раньше руки, державшей меч.

И если Марс — место более предпочтительное для меня, чем Земля, то вы должны понять почему. Причина в следующем: обстоятельства добрее к Марсу, чем к Земле. На этой планете мало болезней, а население достаточно невелико, чтобы позволить каждому человеку стать самим собой.

Итак, человек с неподвижным лицом открыл дверь и посторонился, дав возможность нам пройти.

Я удивился, увидев еще одного обитателя маленькой камеры, снабженной четырьмя нарами. Он не походил на Одиннадцать, но в его глазах было что-то затравленное, заставившее меня вспомнить о враче, встреченном нами.

— Он не хорош для других, — сказал наш провожатый. — Но это единственное место для вас. Не говорить с ним.

Мы ничего не сказали, войдя в камеру и наблюдая, как за нами закрыли дверь. Мы услышали, как упал засов, и поняли, что заточены. Нас утешал только тот факт, что оружие осталось при нас.

— Кто вы? — спросил нас человек, сидевший в камере, когда замерли шаги тюремщика. — Почему Шестой заточил вас и позволил сохранить при себе мечи?

— Так его зовут Шестой? — улыбнулся я. — Нас так и не представили.

Заключенный поднялся и, рассердясь, подошел ко мне.

— Ты смеешься над этим? — Он показал на дверь. — Неужели ты не понимаешь, над чем ты смеешься?

— Конечно, — став серьезным, ответил я. — Но мне кажется, если против этого потребуется предпринять какие-то действия, — я кивнул в указанном им направлении, — то мы не должны терять головы и становиться такими же сумасшедшими, как и те, с кем мы намерены бороться.

Он посмотрел мне в лицо ищущим взглядом, а затем опустил глаза к полу и кивнул.

— Наверное ты прав, — признался он. — Наверное, именно в этом-то я, в конечном счете, и оказался неправ.

Я представился сам и представил своего друга:

— Это — Хул Хаджи, принц Мендишара на далеком севере; а я — Майкл Кейн, принц Варналя, лежащего на юге.

— Странные друзья, — сказал он, поднимая взгляд. — Я думал, что народ юга и Синие Гиганты — потомственные враги.

— Теперь дела обстоят совсем не так плохо, — возразил я. — Но кто ты и почему ты здесь?

— Я — Первый, — ответил он. — И здесь я, если угодно, именно из-за этого.

— Ты хочешь сказать, что ты отсутствующий член Совета, правящего Кенд-Амридом?

— Именно так. Более того, именно я сформировал этот Совет. Вы видели, где он заседает?

— Да, в экстравагантном месте.

— Я положил скелет в центр стола. Ему было предназначено служить постоянным напоминанием о том, с чем мы боремся. С этой ужасной чумой, все еще опустошающей город.

— Но в чем причина эпидемии? Я не слышал ни о каких смертельных болезнях на Марсе.

— Причиной ее являемся мы, косвенно. Мы нашли неподалеку от окраины города древнюю канистру. Она оказалась настолько старой, что явно была создана шивами или якша. Нам потребовалось много месяцев, прежде чем мы сумели ее открыть.

— И что же оказалось внутри? — полюбопытствовал Хул Хаджи. — Ничего, как мы и думали.

— Просто воздух? — недоверчиво переспросил Хул Хаджи.

— Не просто воздух — чума. Она все время находилась там. И по своей глупости мы выпустили ее.

Теперь Хул Хаджи кивнул.

— Да, я помню отрывок истории, — подтвердил он, — что-то о том, как в своей войне шивы и якша применяли болезни, которые им как-то удавалось поймать в ловушку и выпускать на своих врагов. Именно это, должно быть, вы и нашли.

— Мы поняли это, но какой ценой! — Человек, называвшийся Первым, подошел и сел на нары, обхватив руками голову.

— Но что же случилось потом?

— Я был членом Совета, правившего в Кенд-Амриде. Я решил, что для сдерживания чумы нам нужна логичная система управления. Я решил, — и поверьте мне, я пришел к этому решению, не испытывая удовольствия, — что пока чума не будет уничтожена напрочь, мы должны расценивать каждого человека просто как машину, иначе чума распространится повсюду. Если чума не сильно действует на личность — а ее воздействие, знаете ли, варьируется, — то его можно считать потенциально функционирующим механизмом. Если чума сильно воздействует на него, то его следует рассматривать как бесполезный механизм и, следовательно, уничтожить, а полезные части хранить в банке органов на случай, если они могут потребоваться функционирующему организму.

— Но такая концепция предполагает, что у вас имеется более развитая форма хирургии, чем можно подумать о вашем обществе, — заметил я.

— У нас есть оборудование шивов. Руку, кисть, любой важный для жизни орган можно вставить или подсоединить туда, где ему следует находиться в человеческом теле, а потом включается машина шивов. Из машины вытекает особая сила и соединяет части тела. — Человек говорил с удивлением, словно мне следовало бы это знать.

— Я слыхал о такой машине, — вмешался Хул Хаджи. — Но я понятия не имел, что одна такая находится в Кенд-Амриде.

— Мы, как это ни печально, держали это в секрете от других народов, — пояснил заключенный. — Мы вообще довольно скрытный народ.

— Я это знаю, — согласился Хул Хаджи. — Но я не представлял, до какой степени вы оберегаете свои секреты.

— Наверное, если бы не были такими скрытными, — проговорил Первый, — то не оказались бы сегодня в таком положении.

— Трудно сказать, — возразил я ему. — Но почему вы теперь в тюрьме?

— Потому что я увидел, что мои выводы произвели нечто столь же опасное, как и чума, — ответил он. — Я попытался повернуть вспять с курса, по которому пустился в путь. Но прозрение наступило слишком поздно.

Я посочувствовал ему.

— Но они не убили тебя. Почему?

— Полагаю, из-за моего мозга. Они на свой странный манер уважают ум, или по крайней мере то, что они считают умом. Но я думаю, что так будет продолжаться не так уж долго.

Я испытал ненависть и в то же время сочувствие к этому человеку с трагически сложившейся судьбой, сидевшему передо мной на нарах. Но сочувствие одержало верх, хотя про себя я обругал его дураком. Подобно другим до него на Земле и на Марсе, он стал жертвой созданного им монстра.