О'Санчес - Пенталогия «Хвак»

Его Величество кивнул направо, и теперь уже принц Камазза, со шпорами на подушечке, преклонил колено перед императором… По строгому церемониальному канону предполагалось, что и здесь обряд надевания шпор должен был исполнить главный посвящающий, сие ничуть не считалось бы зазорным даже Его Величеству императору, но были приняты во внимание телесное здоровье и преклонные годы Его Величества, поэтому шпоры к сапогам прикрепил граф Устоги Веври.

И опять, как в самом начале утра, выступил вперед верховный жрец храма отец Тогот, весь в белоснежной хламиде, опоясанный коротким жреческим мечом.

— Венчается в рыцари дворянин и славный воин Керси Талои! Великий Бог Ларро! Тебе присягает он в первую голову, с тем, чтобы скорее умереть, нежели отречься от Тебя, который был сему воину покровителем от младенчества его! А присягая на верность Тебе, клянется он также не щадить ни сил, ни самой жизни, во имя Империи, трона и государя своего, ибо нет выше и счастливее участи, нежели жить и умереть во имя отечества своего, защищая ближних и дальних соотечественников своих! Рыцарь — гордое звание. И нет в этом звании гордыни, но только честь, отвага, мужество, справедливость и милосердие! Рыцарь Чиноги Камазза да прочтет нам столько, сколько сам посчитает нужным, из древнего свитка, в коем навеки запечатлен для всех поколений живущих святой рыцарский устав! — Отец Тогот с глубоким поклоном передал старому рыцарю свиток, а тот, в свою очередь, принял его с величайшим почтением. Его Величество император за все это время не произнес ни единого слова, ибо, хотя и нет преград воле и желаниям всевластного государя, но, согласно рыцарскому обычаю, пока еще не пришел его черед говорить, и Его Величество послушно молчал. Да, а как иначе? — Ведь Его Величество — первый дворянин государства и первый рыцарь дворянства, первый среди равных. Кто как не государь должен подавать пример в соблюдении рыцарских правил, обычаев и законов?

— … блюстители рыцарского слова своего, да не посрамят они вовеки доверия людского малейшей ложью, и да не усомнятся никогда в слове собрата своего…

Слова звучали ясно и громко, они были слышны во всех уголках огромного храма, каждый из присутствующих слышал их десятки и сотни раз, а то и знал наизусть, но слушали все, и слушали, затаив дыхание. Один только рыцарь-чтец имел право определять — что именно читать, и сколько времени, но люди опытные и знающие, те, кому выпала честь и обязанность готовить церемонию, хорошо знали, что можно ждать от принца Камаззи: прочтет внушительно и обильно, однако в меру, не утомляя государя, старшего брата своего.

— … да не примут они званий и титулов, наград и поощрений от иноземных государей, а только от отечества своего…

Керси почувствовал, что и под затылком, в ложбинке над самой шеей теплое липкое, но это не пот, а капли крови от острых иголок венчального бурлета. Главное, что на лбу хорошо видно и бровь намокла. Да, все идет именно так, как надо, даже в самых мелочах! Ах, если бы только его могли видеть родители, друзья… Но им — тем же обычаем рыцарским — не положено видеть сие. У того же Лина, князя Докари Та-Микол, когда он в рыцари венчался, ни мать, ни отец, ни невеста не смогли присутствовать в храме — нельзя! Его светлость маркиз Короны мог бы — но у него как раз война, он в походе. Кому-нибудь, из находящихся в храме, в обузу, небось, терпеть долгие напутствия из свитка, а Керси — вечно бы так стоял и слушал, и чтобы эта церемония никогда не заканчивалась. Или, хотя бы, пусть подольше бы его высочество читал.

— … и да повинуются они старшим над собою, и полководцам, над ними поставленным; да живут они в братском мире с себе равными, и гордость, и сила их да не возобладает над справедливостью.

Чиноги Камазза медленно и торжественно закрыл свиток, с прямым станом передал его отцу Тоготу и поклонился всем нижайшим общим поклоном.

Теперь все взгляды были направлены на государя. Тот поднялся с малого трона и ни кряхтением, ни единой черточкой морщинистого лица не выказал болей и болезней своих. Голос его был раскатист и свеж, как и в прежние далекие годы.

— Во славу нашей общей Матери Земли, во славу покровителя рыцарского, Бога Войны Ларро, венчаю тебя рыцарем! Будь верен Богам и Отечеству! Будь верен государю своему и жене своей! Будь скор в сече и возмездии, но паче того — в справедливости! Уважай закон, люби Империю. Чти женщин, ибо они — матери наши, и жены наши, и сестры наши, и дочери наши, ибо мужская честь нисходит к нам от богов и женщин. И да не ведома тебе будет жалость к врагам, но да наполнит твое сердце милосердие к раскаявшимся и покорившимся.

Керси поглядел в глаза императору и звонко произнес, из последних сил не пуская на лицо блаженную улыбку:

— Обещаю и клянусь!

Император медленно, словно нехотя, потянул из-за спины меч и вдруг — ууохх! — блеск стали располосовал пространство над его головой. Если бы не сугубая торжественность происходящего — зрители разразились бы смехом и неистовыми рукоплесканиями: здесь все были воины, все понимали толк в обращении с оружием — выхват и выпад были безупречны! Двуручный меч — одной рукою! Все еще силен Его Величество!

Трижды плашмя опустил император медленный меч свой: на левое плечо рыцаря, на правое плечо и на рыцарский венец. После этого Керси, повинуясь знаку, встал с колен и принял от Его Величества троекратное лобызание, в лоб и в щеки.

— Ступай же рыцарь, к собратьям своим, ибо они уже ждут тебя, для совместных славных дел, для служения трону и отечеству, ну и для пирушек, конечно же! Я бы и сам сейчас с вами гульнул, но, увы…

Церемония считалась завершенной с последним лобзанием рыцарского лба, орошенного кровью из под венца, поэтому, в ответ на сожаления Его Величества, все свидетели церемонии, до самого последнего храмового служки, восхищенно взвыли и застучали мечами о ножны:

— Просим! Ваше Величество! С нами! По-рыцарски! Просим!!!

Император стоял, руки в боки, ухмылялся, и не спеша, лицо за лицом, взгляд за взглядом, изучал буйное рыцарство свое… Поднял кулак и поймал в него мертвую тишину.

— Нет, братцы. Все решено. Кабы мог — поучаствовал бы. Но — никак мне, дела ждут. Вы уж там за меня постарайтесь, поднимите кубок, другой…

Рыцари взревели так, словно бы криком своим вознамерились обрушить своды старинного храма.

— Да здравствует император, — кричали они в одно сердце, в один голос, и громче всех — Керси.

Просторнейший из своих домов предоставил под это празднество принц Токугари, он же выделил изрядную сумму на еду, напитки, фейерверки, наём слуг и поваров, ибо собственных средств, включая все шестьдесят с хвостиком червонцев, новоиспеченному рыцарю, конечно же не хватило бы, чтобы оплатить все это изобилие и буйство. Но именно его Высочество настоял на пышности и размахе, поэтому и принял на себя большую часть расходов. Потратились, конечно, и родители Керси, которые теперь с нетерпением будут ждать его в гости, а Его Величество заплатил за великолепного коня. И пусть он был не вороной, как мечталось Керси, а караковой масти, но стоило лишь Керси подойти к нему, положить руку на круп, ощутить, как дрогнули мышцы коня под шелковистой кожей, услышать осторожное пофыркивание, встретиться взглядом с этим благородным животным… «Бедная Мунька, — подумал со стыдом Керси, — твой прежний владелец не только проиграл тебя, но и, можно сказать, предал… Единственное оправдание — не долго-то я и владел… Пусть тебе будет хорошо у новых хозяев, пусть ты поскорее привыкнешь к ним и забудешь меня…»