О'Санчес - Пенталогия «Хвак»

— Ну вот… Я ее на целый кругель напоил, накормил! Это грабеж с ее стороны. Хозяин, принеси кувшинчик покрепче, дабы мне успокоиться…

Тем временем и ошметки нечистой плоти на полу растаяли бесследно.

Присевший, было, на прежнее место рыцарь обернулся на веселого ратника, бросил кусок и встал.

— Эй, черная рубашка, поди сюда.

Ратник оборвал смех и ворчание, послушно подошел к их столу. Когда он остановился напротив рыцаря, стало видно, что это настоящий богатырь, широченный, очень крепко сбитый мужчина, постарше рыцаря, но еще вполне молодой; в длинной черной бороде его не было ни единого седого волоса, непокрытая голова чисто выбрита. Росту он был точно того же, четыре локтя с пядью, разве что не столь кряжистый, да и в плечах чуть посуше молодого рыцаря.

— Ты весьма громок. Недоволен чем-то? Огорчен?

— Нет, ваша светлость. Живу легко, без огорчений, почти без огорчений. Обрадовался вот, нежданно увидев отличный удар.

Рыцарь без улыбки выслушал похвалу и продолжил вопросы:

— Почему почти?

— Потому, ваша светлость, что не берете к себе в дружину таких, как я. Вот и вся причина огорчения. Самую малость, но все-таки…

— А, так ты знаешь, кто я?

Воин кивнул:

— Нетрудно узнать, ваша светлость!

— А почему — самую малость?

— Почему огорчен самую малость? Потому, что мне и так, в сущности, неплохо. Руки-ноги, меч-секира — есть, спрос на мои услуги — есть. Живу, не тужу. Но у вас, как говорят, любопытнее жить.

Рыцарь совершенно по-мальчишески вытер нос рукавом и слегка расслабился.

— Да, наемников не берем, это точно, и для черных рубашек исключений не делаем. Но кто тебе мешает дать полную вассальную присягу? Воин ты, похоже, что не из робких, смекалист, и меч у тебя непростой, как я чую… Люди с простором нам всегда нужны.

Воин в ответ поклонился, и в этом неглубоком поклоне чувствовалось неподдельное уважение.

— Почти то же самое однажды сказал мне ваш батюшка… Но, увы, я, хотя и не паладин, однако связан некими обетами, запрещающими мне приносить полную присягу кому бы то ни было. Только на время, только за деньги — вот мой девиз.

Рыцарь кивнул.

— Стало быть, и говорить тут не о чем. Откуда такие диковины?

Он указал на серебряные наручи ратника, и тот опять заухмылялся:

— За морем достал. Снял на пустынном берегу с одного мертвого пирата. Нет, сначала-то он был живой…

— Понятно. Ладно, иди, отдыхай.

Воин поклонился, на этот раз чуть поглубже, и отошел, а рыцарь продолжал вертеть головой, осматривать слегка опустевшие пространства трактирного зала. На это раз взгляд его упал на странника, в плаще и со свитком, и рыцарь сам подошел к нему.

— Здорово, отец. Э-э… на всякий случай… не из дворян ли?

Странник оторвался от своего мирного занятия и поднял голову вверх, под потолок, откуда на него пролился громыхающий бас.

— Нет, я простолюдин, если для вас это важно. Итак?

Рыцарь опешил от несоответствия слов и поведения этого странного человечка в сером плаще, который даже не удосужился встать перед ним. Нормальные люди ведь как друг для друга: либо ты пентюх и клади поклоны, словно в храме, либо представься равным… А тут… чуть ли не насмешка в этих серых глазках навыкате.

— Ну и… чем ты так увлечен? Чем занят-то?

— В данные мгновения, сударь, я безуспешно подыскиваю рифму, сиречь складную строку, к слову «камни».

Рыцарь ухмыльнулся, точь-в-точь, как до этого ухмылялся ратник «черная рубашка»: все спокойно, тут никаким непочтением или угрозой не пахнет, блаженные и юродивые — они даже при Дворе такие… чего уж с них требовать…

— А поэт, ну-ну. Трубадуры — они полезные. И что за рифма? Вслух можешь сказать? Мало ли, я помогу чем?

— Да, сударь, отчего же нет? «Сидеть на берегу, Бросать в болото камни… И осушать могу… Но…» И — затык, полный затык дальше. Думаю, думаю, все никак не придумаю, как складно обозначить свое равнодушие к судьбе болота… Может, вы что присоветуете?

Рыцарь продолжал ухмыляться, но разговор с бродячим трубадуром успел ему надоесть.

— Извини, отец, это выше моих сил. Хотя я вполне грамотен и даже романы читал… Хозяин! С поэта ничего не брать, я плачу.

С этими словами рыцарь швырнул, в знак расчета, золотой червонец на трактирную стойку, а сам вернулся к своим спутникам, которые так ни разу и не вставали из-за стола, но зато ели и пили от души, то и дело посылая слугу за добавками.

— Ну что, судари, поели, попили? А ведь не собирались трапезничать. Ну да ладно, пора и честь знать. В дорогу, в дорогу, дома отдохнем! Марони, ты что, ослеп, старый? Я уже расплатился. Вперед! Стоять…

И уже стоя в дверях погрозил кулаком трактирщику:

— Будь ты на моей земле — сидел бы уже на колу, раз не умеешь своих постояльцев обезопасить от нечисти. Но я тебя и своей властью на ломти порублю, ежели еще раз увижу или услышу про подобные безобразия. И ничего мне за тебя не будет, кроме дойки от имперского сыска, и то навряд ли.

Дверь захлопнулась, а хозяин — в поту, хоть выжми! — все еще кланялся в нее, не в силах поверить, что так дешево отделался. Тем временем ратник уже сидел за столом у поэта и, похоже, пытался уговорить его распить с ним новый кувшин вина, в обмен на рифму…

Как ни понукал рыцарь коней и спутников, но, увы, приходилось им еще не раз и не два останавливаться и отдыхать, ибо сказано мудро кем-то и когда-то: лучше десять раз расседлывать живую лошадь, чем один раз павшую.

И однажды, на закате, все трое остановились у огромного плоского камня на перекрестке трех дорог. Одна дорога вела еще ниже на юг, в дикие хладные земли, другая, по которой они прибыли, на шумный и обжитой восток, в имперские провинции, а третья, берущая свое начало от камня на перепутье, гордо лежала между ними, открывая путь на юго-восток, и была она широка, вдвое шире необходимого для имперских дорог, ибо принадлежала местным владетелям и строилась по их, а не имперской надобности, и на собственный счет.

— На. — Рыцарь спешился и передал поводья молодому спутнику, затем не спеша снял с себя шлем, кольчугу, отстегнул секиру вместе со скрипучим поясом, из основного вооружения оставив только двуручный меч на перевязи за спиной. Посопел недовольно, однако наклонился и отстегнул большие золоченые шпоры. И счел нужным оправдаться за это перед спутниками: — А иначе поскользнусь и всю задницу ими порежу, как это однажды и случилось. Ну, ты помнишь. Причем сам виноват, отец меня преду?преждал… Эх…

Молодой рыцарь горестно вздохнул и начал взбираться на камень по влажному мшистому боку. Подошвы сапог то и дело срывались на скользкой крутизне, но рыцарь был очень упрям и очень силен: на одних пальцах подтягивался, если только удавалось ими зацепиться за ямку или трещинку в гранитном боку. Наконец он выпрямился на плоской вершине и, наскоро отряхнувшись от грязи и зеленой прикаменной слизи, обратил раскрасневшееся лицо на темный, в багровых осенних всполохах юго-восток, туда, где всего в полудне пути — к раннему утру должны добраться — ждал его родной дом, ждали родные и близкие, ждала жена и крохотный сын-наследник.