Лис Арден - Алмаз темной крови. Песни Драконов

«Хозяйка Арр-Мурра… тоже мне хозяйка. Хозяек из дому пинками не выгоняют. И что за нелепость — носить эдакую силищу в колечке и не уметь ничего с ней сделать». Амариллис пока никому в этом не признавалась, гнала эти мысли даже от себя — но ей было очень тяжело. А временами попросту страшно. Особенно тяготило бессилие, как назло оттененное сознанием невероятного могущества, остающегося только лишь возможностью. Она оказалась в тупике, из которого не могла даже попятиться назад. По нескольку раз на дню она принималась терзать себя сомнениями и сожалениями; пыталась вызвать вовне силы камня — он слышал ее, откликался… и Амариллис понимала, что она сама в полной безопасности, что камень уничтожит любого, посмевшего посягнуть на нее — но не более. Ничего более с его помощью она сделать не могла.

Спустя две недели после того, как уснул Гарм, Чиро отвел всех, кроме троллей, по домам. Саламандры, оказавшись не робкого десятка, отправились в свои Полуденные Пески сами; их отпустили спокойно, поскольку девочки были довольно кусачие и в случае чего могли постоять за себя. В Доме Богов остались Амариллис с сыном, Чиро и его сородичи, которые почти никогда не покидали пределов своего дома, тролли. И старушка мшанка.

— Послушай, Чиро, — Амариллис сидела, расчесывая волосы, у окна, недоверчиво глядя в спокойно шелестящий сад, — Здесь есть оружие?

— Оружие? — недоуменно переспросил Чиро. — Какое? И зачем тебе?

— Ну хоть какое. Я только танцевать с ним училась, и Рецина говорила, что мне только деревянные кинжалы в руки давать можно, а настоящими я или убьюсь или покалечусь… Все равно. Так есть или нет?

— Надо поискать. — Чиро пожал плечами. — Утром поглядим.

— И еще. Когда Фолькет объявился, меня Гарм водил в Шибальбу. Через портал. Я помню эту комнату. Может, стоит попробовать еше раз?

— Ни в коем случае! — Эллил даже подпрыгнул от волнения. — Забыла разве — здешние двери редко когда ведут в одно и то же место. Тогда это была Шибальба, в этот раз может оказаться открытое море — и заранее не узнаешь, что именно.

— Знаешь, Чиро… — Амариллис отложила расческу, села, обхватив руками колени. — Мне это очень не по нраву — вот так просто сидеть, смотреть, как купол съеживается. И ничего не делать. Что я за хозяйка такая?!

— А что ты можешь сделать? Зачем корить себя, Амариллис? Другая на твоем месте давно бы закрылась на замки-засовы и плакала бы день напролет. Жалела бы себя.

— Ну, это не про меня. Если бы Судри был постарше…

— То что? Собрала бы еды в дорогу и отправилась бы домой, на север? Сквозь пески и пустоши?

— Не исключено. Чиро, я бы хоть попыталась убежать! А здесь… сижу в мышеловке и смотрю, как медленно захлопывается дверца.

На следующий день все оставшиеся в оазисе собрались в саду, на поляне под огромным деревом, в корнях которого жила мшанка. Дети играли, бегали наперегонки, брызгались в ручье; Амариллис прикидывала, на сколько еще хватит купола. Устав сидеть, она поручила малышню мшанке и в одиночку отправилась проверить, не сдвинулась ли граница с утренней отметки. Она отошла довольно далеко, голоса детей почти не доносились до нее, но вокруг все еще были деревья — утром она сама поставила вешку на пустоши, поросшей ползучим кустарником.

Она шла, отводя с тропинки ветки, иногда смахивая с лица паутинки. Остановиться ее заставил не громкий треск, и не утробное бульканье, а резкий отвратительный запах паленой кожи; через мгновение прямо из зарослей диких вьющихся роз на нее выкатилось создание, более всего напоминающее непомерно откормленную свинью, состоящую в близком родстве с ежами. Почти круглое, гремящее игольчатой щетиной создание весьма быстро передвигалось на своих коротеньких лапах, с бульканьем выдыхало смрадный воздух, распахивая широкую пасть, и озиралось, одновременно недоуменно и радостно. Так, должно быть, выглядит лис-куроед, нежданно-негаданно угодивший в никем не охраняемый курятник. Увидев Амариллис, существо сначала замерло, примеряясь к размерам и доступности ранее не виданной добычи, а потом, не мешкая, бросилось с явным намерением вцепиться ей в ноги.

Первой реакцией девушки был совершенно непотребный бабий визг, противный и трусливый, вырвавшийся у нее помимо воли. Амариллис отпрыгнула и завизжала, демонстрируя игольчатой свинье готовность стать ее обедом. И алмаз темной крови не защитил девушку, будто оглушенный ее визгом. Но она и не ждала помощи от него, ей и думать об этом было некогда. Амариллис рассердилась, прямо-таки рассвирепела — и на свинью, и на себя. Не очень понимая, что делает, девушка шагнула в сторону чудища, выкрикивая самые разные слова, вроде «тварь ты эдакая» и «погань вонючая». Свинья несколько опешила и остановилась. А танцовщица — маленькая, босая и безоружная — продолжала наступать на нее, топая ногами. Чудище присело на задние лапы, готовое удрать, и тут Амариллис, резко замахнувшись, будто швырнула в ее сторону что-то, зажатое в кулаке. И хотя этот замах был неподдельно искренним, у девушки не было ничего, что могло бы сойти за оружие… даже палки.

…Сказать, что от свиньи осталось мокрое место было бы неверным, ибо земля, где она только что сидела, обуглилась. А алмаз, выпустив волю своей хозяйки, потеплел, будто обрадовался, что она вновь доказала ему, что слопать ее непросто.

Сделав еще несколько шагов по инерции, Амариллис развернулась и вновь пошла в сторону границы оазиса, словно случившееся было рядовым, привычным эпизодом. Однако прошла она немного; колени ее задрожали и она, пошатнулась, бессильно опустилась на траву, прислонилась спиной к дереву. И заплакала, горько, безутешно заплакала.

Я не могу больше. Не могу. Силы мои на исходе — неужели ты не чувствуешь этого? Мне страшно. Мне одиноко. Где же ты? Я не могу больше справляться без тебя. Я не могу больше просто — без тебя. Мой свет гаснет, я не в силах удержать его одна. Как мне позвать, чтобы ты услышал меня? Погребенную в самом сердце проклятых земель, оставленную без помощи и надежды на спасение… Где ты?.. Хэлдар! Где ты?..

— Мама… — Амариллис резко отняла руки от лица — рядом с ней стоял Судри. — Не плачь, я пришел.

Амариллис уже привыкла, что ее сын мог оказываться в нужном ему месте почти мгновенно; она поняла, что резкий всплеск ее отчаяния не остался незамеченным, — Судри был необыкновенно чуток. Ощутив ее страдание, он тут же побежал к ней — утешением и спасением. Она обняла его, усадила к себе на колени, и постаралась успокоиться. Когда ей почти удалось справиться со слезами, с той стороны, где деревья уступали место пустынным кустарникам и теплел воздух, где тропа сворачивала круто направо, послышался шум и треск. Кто-то направлялся прямо к ним, шагая напрямик и напролом, торопясь и не прячась. Амариллис замерла, стиснув сына, потом медленно встала, отодвинула его за спину и приготовилась разобраться с еще одним охотником до даровых обедов. Бежать было поздно. Она была на пределе сил; отчаяние и боль горели в ее глазах, превратив их в расплав серо-синего стекла.