Айя Субботина - Шаманы крови и костей

Потом на дороге встал город. Арэн помнил его: некогда, центром ему служила крепость, самая высокая в этих краях. Ни пике ее всегда гнездились облака. Отсюда до дасирийской границы оставалось всего полдня пешком. Город пал. Его ворота были распахнуты настежь. Из них сочились гнилостный смрад и копоть. Арэн не стал заезжать внутрь, но стоило отъехать на несколько сотен шагов, как его нагнала группа вооруженных всадников. Брони на всех четверых давно нуждались в чистке, на руках двоих засохла кровь, голову третьего перевязывала грязная тряпка, из-под которой сочилась желтоватая сукровица.

- Куда путь держишь, господин? - спросил один, самый старший их четверки. Выглядел он заправским разбойником, даже лошадь под ним косила на Арэна голодным взглядом.

- Домой следую, давно меня здесь не было, - ответил дасириец как можно спокойнее. Ругаться с бравой четверкой смысла не было. Если дело все ж дойдет до мечей, то дасириец был склонен оставить победу за собой. Всадники выглядели людьми, приученными держать меч, но вряд ли хоть кто из них обучен чему-то большему. Должно быть, дезертиры из городской стражи, про себя решил Арэн.

- Меч у тебя сланый. - Тот, что с раной на голове, кивнул на клинок Арэна.

Сейчас меч покоился в ножнах, пристегнутых к седлу, и дасириец на всякий случай положил ладонь на рукоять.

- Подарок, - ответил коротко.

- Дай-ка нам поглядеть на диковинку, а то мимо города едешь, а показать заморские чудеса жадничаешь.

Разбойник потянулся было к рукояти меча, но Арэн отвел коня в сторону, и ладонь незнакомца поймал только воздух. Ему это не понравилось. Он кивнул остальным, и четверка резво окружила Арэна со всех сторон. Двое тут же достали мечи, третий выудил из-за плаща кинжал, у четвертого не нашлось ничего, кроме кухонного ножа. Арэн внутренне покачал головой. Злость сжирала его, словно мучимый многовековым голодом зверь. Но дасириец старался не поддаваться, хоть эта четверка заслуживала наказания.

- Ступайте свой дорогой, - предупредил он. Меч нарочно не вынимал, чтоб дать дуракам шанс. - Помолитесь лучше в храме, чтобы боги послали всем нам избавление, и тогда на ваш век хватит диковинок, чтоб на них таращиться.

- Ты бы, праведник, свои речи со служителем каким обсуждал, а не нам тут заливался, - озлобился тот, с раной на голове.

- С дороги, отребье, - погрозил Арэн. Меч выскочил из ножен, будто только того и ждал. Рунические плетения на клинке жадно переливались.

Разбойников зрелище насторожило. Двое увели коней в сторону. Арэн чувствовал, что надолго его не хватит - великий меч был тяжел для одной руки, но второй дасириец правил лошадью. На всякий случай плотнее сжал коленями бока мерина.

- Эка ты прыткий какой, твое господское величество, - пророкотал разбойник с разбитой головой и погрозил дасирийцу мечом.

Арэн почти не помнил, как они схлестнулись. Кто ударил первым - они или он сам, вспоминалось смутно. Мечи скрещивались, высекали скрежет и кровь. Когда Арэн пришел в себя, он уже стоял на земле, двумя руками перехватив меч, и озираясь вокруг. Рядом дергался предсмертными судорогами последний из четверки, остальные бездыханными лежали в лужах собственных потрохов. Рядом же хрипела и слабо стонала разбойничья лошадь - дасириец помнил, что хватанул ее по ногам, чтоб выбить всадника из седла. Арэн подарил ей милосердную смерть. Взгляд полуживого разбойника молил о том же, но дасириец обошел мужика стороной, позвал свистом коня и вскоре скакал прочь от тех мест.

Глядя на мертвого молодого воина, дасириец вспоминал разбойников. Так ли сопляк заслуживал смерти, как они? Парень просто хотел есть, как все вокруг.

- Господин, господин... - Из-за кустов всунулась перепачканное лицо осиротелой девчушки. Следом появилась и она сама, держа подмышкой курицу, а в ладонях - оторванную от нее же ногу. - Это тебе.

Девушка подскочила к нему и сунула мясо Арэну. Дасириец посмотрел сперва на куриную ногу, потом - на девочку.

- Как тебя зовут? - спросил зачем-то. Какая разница, как ее назвали родители? Скоро и она умрет, если не от поветрия, то от голода или руки очередного мародера.

- Марша, господин, - ответила та. Она покосилась на мертвую мать, подошла к ней и погладила по волосам. Голова покойницы свесилась, холодные глаза уставились на дочь, будто бы в последней попытке насмотреться на свое дитя.

Арэн забрался в седло, сунул меч в ножны, пристегнутые к седлу.

Он чувствовал взгляд в спину, и не мог не остановиться. Девочка смотрела на него, прижимая к груди тухлую курицу, и плакала одним здоровым глазом. Дасириец дернулся, когда в голове вспыхнуло видение сына, которому не суждено было родиться. А девчушка, словно почувствовав мысли дасирийца, посеменила за ним. Босые ступни вязли в грязи, замешанной на крови умершего воина. Она дрожала, но отчаянно спешила за ним.

"Каждого ребенка будешь в седло тащить?" - зло пожурил внутренний голос. Арэн послал его в зад и, когда девочка оказалась рядом, протянул руку, легко поднял в седло. Марша весила удивительно мало, дасирийцу показалось, что даже его годовалый брат тяжелили руки больше, чем чумазая сирота.

- Выбрось эту курицу, Марша, - велел дасириец.

- Это еда, - упрямилась девочка.

- Плохая еда, от которой ты умрешь. Я дам тебе другую.

В продуктовом мешке еды оставалось в лучшем случае на день-другой, но, если Госпожа удача улыбнется, к завтрашнему полудню они поедут уже по западным границам Дасирийской империи. Путешествуя, Арэн старался слушать все, о чем говорили люди. Суеверный страх по-прежнему был силен во многих сердцах, и даже поветрие не пугало крестьян сильнее близости Шаймерских земель. Западные границы, те, что выходили к морю, и часть которых Арэн получил в приданное от своей первой жены, оставались более-менее спокойными, хоть поветрие добралось и туда. Арэн старался не думать о том, что его замок и все прилегающие деревни могут оказаться разграбленными. Вероятно, так и сталось: разве под силу удержать порядки двум женщинам, одна из которых в летах и вечной скорби по умершему мужу и сыновьям, а вторая - малолетняя карлица? Арэн надеялся, что обоим хватит смекалки запереться в замке и удерживать его малыми силами. Если, конечно, поветрие не просочилось в его стены и не начало свою жатву. Вестей из Иштара было и того меньше. В этой части дасирийских земель почти не встречалось беглецов из столицы, а те, что рискнули продвинуться на запад, ничего не знали ни о военачальнике Шааме-старшем, ни о том, взял ли он императорский замок.

Богиня удачи шла с дасирийцем об руку. Она распогодила хмурые небеса, солнце быстро высушило землю, и дальше конь скакал резвее. Дасириец делал привал дважды: первый раз у реки, чтобы девочка могла искупаться, и второй раз - не ночь. Несколько часов отдыха костям и сна - голове. Девочка молчала почти все время, словно боялась, что стоит сказать лишнего - и ее бросят. Арэн завернул ее в свою сменную рубашку и накидку. Согревшись, Марша спала в седле, даже когда конь шел галопом. Дасириец насчитал четыре шрама на ее лысой головенке и два широких шрама на плечах, словно кто-то хотел снять с нее кожу. Девочка никогда не жаловалась, только потихоньку просила остановить коня, чтобы отойти по нужде.