Айя Субботина - Шаманы крови и костей

Второй раз Многоликий вернулся вечером того дня, когда Фирнада нашли мертвым. Мальчишка был весел и улыбчив, и даже приволок красивую шипастую раковину, найденную на берегу. Смерть Фиранда глодала Катарину, выпивала из нее все силы, а Многоликий, напротив, словно ожил после долгой спячки. Наткнувшись на ее тоску, мальчишка ухватил лютню и начал напевать какие-то похабные вирши, приговаривая, что тоска ее минует, стоит только взяться наставлять в Замке на Пике свои порядки. Катарина отхлестала его по веснушчатым щекам и велела убираться. Лютня полетела в камин, огонь заиграл на струнах и те спели свою последнюю короткую песню. Многоликий не ушел, только стащил с постели подушку и с ней в обнимку улегся спать в углу. То был первый раз, когда он ослушался приказа госпожи, и Катарина поняла, что прежней покорности больше не будет.

Таремка посмотрела на кровать. Пятно крови, казалось, сделалось еще больше. Теперь оно стало бурым и больше напоминало разлитое вишневое вино, одно из тех, которые любил Фиранд, и которые ему привозили из самого Иджала. Катарина вспомнила, как однажды, на каком-то пиру, раб опрокинул на брата целый кувшин такого вина, на что Фиранд лишь посмеялся и сказал, что так бы он выглядел, всади в него кто-то десяток стрел.

Крови было много: на подушках, на покрывале и простынях. Будто здесь забивали свинью, а не перерезали горло человеку. Мальчишка лукавил, когда сказал, что Фиранд умер сразу - Катарина увидела на подушке отчетливый след нескольких пальцев. Будто в последние мгновения своей жизни брат отчаянно искал то, чем вышло бы заткнуть раскроенное горло. Его нашли лежащим поперек кровати, с широко распахнутыми глазами и ртом, полным крови. Когда мертвеца попробовали поднять, чтобы перенести в другую комнату, он изрыгнул кровь. Рабы бросились врассыпную, у Катарины похолодело внизу живота. На миг всем показалось, что Фиранд еще жив, но глаза покойника застекленели, и он, не шевелясь, лежал на полу, закоченевший. Его кожа посинела, вены проступили под ней, словно кто-то надул в них воздуха. Отделавшись от первого испуга, таремка взяла себя в руки и велела отнести брата в зал, чтобы она самолично омыла его тело. Много позже, она стояла в дверях, глядела на мертвого и холодного Фиранд, и не могла заставить себя войти. Ее одолел малодушный страх. Вдруг Фиранд выпросил у Гартиса час жизни, чтобы воротиться в мир живых и исполнить месть. Таремка так и видела, как он протягивает к ней скорченные смертью руки и шепчет: "Зачем ты убила меня, сестра? Пришло твое время держать ответ". Таремка разрыдалась скорее от страха, чем от скорби, выбежала прочь и велела прислать в Замок на Пике нескольких служителей их храма Шарата - покровителю торговцев Фиранд подносил дары чаще остальных, и Катарина надеялась, что служители Шарата достойно подготовят тело прежде чем его предадут земле.

Вчера на рассветете Фиранда со всеми положенными почестями опустили в саркофаг, в склепе семейства Ластриков. Он занял свое место по правую руку отца. Катарина успокоилась только, когда саркофаг закрыли тяжелой мраморной плитой. Ночью по Замку бродили тени - таремка слышала их шипящие голоса, и провела ночь без сна, до самого рассвета молясь Лассии, чтобы та прогнала ночных скитальцев.

- Он никогда не покинет эти стены, - сказала Катарина вслух, скорее себе, чем Многоликому. - Он навсегда останется моей тенью. Будет мучить меня, пока прислужники Гартиса и по мою душу не придут. А там, в мертвом царстве, поквитается.

- Госпожа моя, ты устала, потому и веришь в то, чего нет. Мой век недолог, но я многое повидал и никогда мне тени не встречались. Убил и того больше, но их души ушли к Гартису. Сама же видишь - никто за мной не волочится, я жив и здоров.

Катарину слова не успокоили. Она чувствовала незримое присутствие брата, слышала его кряхтение. Сейчас она могла поклясться, что на постели Фиранда не было той вмятины, которая была сейчас. Будто прямо в это мгновение брат сидит на самом краю своего ложа и глядит на нее, ждет, когда сестра оступиться, совершит ту же ошибку, что и он - пустит волка себе за спину.

Катарина позвала рабынь и велела им вынести все, что есть в комнате, выветрить хорошенько, вымыть и зажечь благовония. А когда дурной запах исчезнет - перенести сюда ее вещи.

- Зачем тебе это надобно, господа моя? - Многоликий беззвучно ступал за ней по коридору.

- Если уж брат ходит за мной, пусть ему будет досадно от того, что даже комната его принадлежит мне.

В зале, куда направилась Катарина, ее поджидали двое. Дасирийка, дочь Фраавега, и Руфус. Когда отца клали в саркофаг, Руфус, вместо того, чтобы заливаться слезами и проклинать убийцу, обнимал новую невесту и не стеснясь шлепал ее по заду. Катарина могла его приструнить, но не пошевелила и пальцем - чем больше народа увидит, что за наследник остался после Фиранда, тем меньше из них станет оспаривать ее право стать во главе рода Ластриков. Да и Руфус не стремился обременять себя заботами. Ему хватало того, что тетка, как и прежде, играет с ним в шахматы время от времени, дает золото и оплачивает походы в бордель. Сенешаль сетовала на разврат, который учиняет малолетняя дасирийка, и потихоньку доносила Катарине, что к шлюхам Руфус ходит тоже с ней. После смерти Фиранда парочка вовсе разошлась, и устроила оргию прямо в замке, где всего через несколько стен, на столе, лежал покойник. Катарина не вмешивалась, а сенешали велела прикрыть рот и молча исполнять все, чего пожелает осиротевший мальчик. "Горе у всякого разным бывает", - сказала она тогда. Седовласой бабе указания не понравились, но она хорошо знала свое место.

Катарина не видела в Руфусе соперника, но предпочла подстраховаться. Пусть он ни в чем не знает отказа, как и прежде, рассудила она, пока тщеславие не отсохнет в нем вовсе. Чем больше времени Руфус будет пьян и занят бабьими щелями, тем меньше станет задумываться о наследстве отца. Благо Фиранд умер сам, и некому было выслушать его последнюю волю. Катарина не сомневалась, что брат лучше отдал бы все недалекому разнеженному сынку, чем ей.

- Что за пожар у нас? - спросила таремка, едва вошла в Трофейный зал. Парочка держалась за руки: девка была вся зеленой, будто ее мучило похмелье, а Руфус таращился на тетку, и на лице его было написано, что добрых вестей ждать нечего. - Ну? - нетерпеливо прикрикнула Катарина.

- У меня женской хвори нет, - через икоту сообщила дасирийцка, и, развязно хихикая, повисла на своем женихе.

- Как давно? - стараясь хранить спокойствие, переспросила Катарина.

- Должна была кровить еще в начале месяца. - Дасирийка укусила Руфуса за ухо, но парень отшатнулся от такой "ласки".

- Я лично приносила тебе настойки, чтобы его семя к тебе не прицепилось.