Александр Данковсеий - Папа волшебницы

-- Неплохо. Честное слово, для первого раза совсем неплохо. Ну что ж, попробуем задачку посложнее.

По-моему, у нее, несмотря на сквернейший характер, таки был педагогический дар, и ей нравилось учить, передавать знания и умения.

Мы увлеченно занимались еще часа два, по истечении которых Дрик уже щеголял здоровой и румяной, как у ухоженного младенца, "мордой лица". Правда, по-прежнему кривил корпус вправо.

-- Этим, -- сказала Криис, -- займемся на следующем уроке. А пока...

И, к моему ужасу, она сунула руку в огонь "примуса". На ладони тут же вскочил волдырь.

-- Лечите, -- повернула она к нам жуткую гримасу - смесь боли, смеха и, кажется, издевательства. -- Не справитесь - не получите еды до утра.

Ну вот, а так хорошо вроде пошло...

Мы, впрочем, справились. В четыре руки, советуясь друг с другом, а иногда и ругаясь, мы свели этот дурацкий волдырь минут за сорок. И боль сняли. И даже коже дали команду ускоренно расти.

Последнего наша учительница-мучительница, кажется, не ожидала.

-- Это что?

Мы объяснили.

-- А когда рост закончится? Или рука у меня покроется кожаным панцирем?

-- Ах, черт! -- я хлопнула себя по лбу.

-- Не покроется, -- успокоил Дрик. -- Во-первых, энергии не хватит, во-вторых, я на всякий случай ограничитель поставил.

-- Ну что ж, -- она вполне миролюбиво посмотрела сперва на нас, потом на пострадавшую конечность. -- Я более чем довольна. Вы заслужили и хороший обед, и еще кое-что потом. Идемте кушать.

Глава 16. И мачта гнется

-- Нажми! Нажми!

Я и так нажимал изо всех сил. Самодельные весла гнулись и трещали, лопасти болтались - шаткая конструкция грозила вот-вот распасться, явно не рассчитанная на такие нагрузки. Впрочем, кто и когда ее рассчитывал?

Мы мчались сквозь ночь. "Мчались", конечно, слишком громкое слово для нашего неуклюжего тростникового судна. После небольшого колебания мы таки решили взять его, а не одну из деревянных лодок нашего гостеприимного хозяина. Во-первых, они все были куда больше и тяжелее "Тигрисика", вдвоем трудно управиться. Во-вторых, собственно, управляться с ними без привычки, да еще в ночи - то еще удовольствие. Наконец, перегружать поклажу - терять время. А бросать снаряжение ой как не хотелось. Зато прихватили две парочки весел, оставленных в лодке каким-то ротозеем. Может быть, по свободе удастся приспособить их для наших нужд. Не для распашной, так для канойной гребли. Но это потом. А пока мы "нажимали". Сайни уверял, что появление погони - только вопрос времени. К счастью, ночь была лунная, так что контуры берегов различить еще было можно. А вот очертания мелей - нет. Мы дважды садились на пузо и, сдерживая ругательства (из соображений звукомаскировки, а не благопристойности) соскакивали за борт и, оскальзываясь на илистом дне, волоком стягивали разбухшее, отяжелевшее судно на "большую воду".

Сайни еще и умудрялся командовать. Он, с его тренированной памятью разведчика (а также мага, черного офицера и вообще Бог весть кого) умудрился удержать в голове систему протоков, увиденную на "рельефном столе" у Князя. Я на такие подвиги был не способен органически. Более того, в одном месте мы по его команде свернули в какую-то бухточку и вдруг уперлись носом в топкий берег.

-- Волоком. Шагов шестьсот, -- скомандовал Лелек, не дожидаясь моего вопроса.

Я уже давно понял, что он знает, что делает, и что сейчас для споров не время, поэтому подчинился. Хотя был абсолютно уверен, что затея пустая: вымокшая лодка, да с багажом - это килограммов двести, ежели не больше. А Сайни споро (на ощупь!) отвязал велосипеды и прочий скарб, и мы сперва перетащили его, а потом - и само судно, то волоком, а то и так, словно сумку, только вместо ручек - веревки обвязки. Я думал - пупок развяжется. Волочь тяжеленное мокрое судно сквозь ночь, без дороги, по мокрой глинистой почве, спотыкаясь о корни, путаясь в кустах - в общем, работа не для изнеженного интеллигента. К счастью, обнос был короткий, даже меньше обещанных Лелеком шестисот шагов. Уже после, когда багаж был заново уложен и кое-как привязан (в темноте-то!), мой спутник снизошел до объяснения:

-- Тут два русла идут параллельно. Их лодки наверняка ходят по тому. А чтоб попасть в это, нужно или крюк давать, или перетаскиваться, как мы. Надеюсь, они не будут обшаривать берег в поисках наших следов и рванут по воде. А мы время выиграем.

Говорил он с трудом, борясь со сбитым дыханием. Видать, эта нагрузка оказалась великоватой даже для него.

А побег прошел на удивление гладко. Все было именно так, как рассказывал Лелеков знакомый эльф. Три человека на главном причале сонно пялились на воду. Их Сайни оглушил буквально походя - бесшумно возник за спинами и в три-четыре движения положил всех. Они, кажется, даже проснуться толком не успели. В лодке у пирса оказался четвертый. Он суматошно вскочил, схватился за какое-то оружие (в темноте не разглядеть, кажется, арбалет). Лелек коротко взмахнул рукой - и тот повалился на дно. Лишь стукнуло о доски железом да волна плеснула на берег.

Чуть позже, помогая Сайни связывать часовых, я с удивлением обнаружил, что не только они, но и злополучный четвертый жив. Мой спутник действительно метнул в него нож, но угодил тяжелой рукояткой в лоб.

-- Пролить сейчас кровь - значит, объявить Князю открытую войну. А я этого не хочу, -- не совсем понятно объяснил он.

Всю четверку мы уложили в лодку и столкнули ее на стремнину. Другого способа спрятать оглушенных стражей не придумалось.

Плыть с нами Лелеков знакомый отказался наотрез.

-- Я же говорил - вдали от замка клятва заработает. А тут я их постараюсь еще и запутать немного.

Сайни без слов положил руку ему на плечо (я с удивлением понял, что он почти одного роста с эльфом), постоял с минуту и пошел к воде. Наш плот стоял у причала просто привязанным, так что даже сталкивать с мели его не пришлось. Мы взялись за весла, и через несколько гребков долговязая фигура на пирсе скрылась за изгибом реки.

И вот теперь форштевнь рвет тугое покрывало ночи. (Не помню, кто сказал.) Давно хотел поставить парус на наше плавсредство, да так и не собрался. И теперь жалею - ветер-то попутный. Правда, в этих извивах, наверное, от него было бы мало толку. Так что приходится напрягаться. И напрягаться. И опять напрягаться. А Сайни все недоволен, и время от времени подстегивает меня хриплым "нажми!". А мне ведь еще и управлять лодкой надо, а не только втупую работать двиглом. Честно говоря, под этим предлогом я иногда сачкую - пропускаю пару гребков, которые мог бы сделать. Дескать, смотрю, куда рулить. Хотя чего смотреть? Разве что по серебрению легкой ряби в лунном свете можно (иногда!) увидеть, где вода, а где ее уже нет.

Сайни вдруг бросил весло и мне сделал знак не грести. Странное, вообще-то, положение, когда капитан судна - один человек, а руководитель всей экспедиции - другой. При условии, что их всего-то двое. Эх, не о том я думаю. Лелек тем временем замер и весь обратился даже не просто в слух, а в локатор какой-то. У меня было четкое впечатление, что он слушает ночь не только ушами, но и всем телом, чуть приподнятыми и раскрытыми ладонями улавливая какие-то эманации, крупным носом вынюхивая запах погони. Я так ничего не слышал, кроме журчания воды вдоль бортов и шлепанья срывающихся с весла капель.