Веда Корнилова - Перстень Сварга

Бел держал Олею за руку, а она, прислонившись к плечу мужа, постепенно задремала под стук колес. Что бы Олея не говорила Белу, но чувствовала она себя не очень хорошо, и сейчас ее глаза закрывались сами по себе.

Внезапно женщине вспомнился Серио, бывший муж, и из памяти всплыло, казалось бы, давно забытое… Это произошло менее чем через полгода после их свадьбы. Дело было зимой, тогда Олея сильно простудилась, заболела, болезнь протекала так, как и положено в таких случаях: озноб, жара, кашель, болезненно воспаленное горло… Женщина лежала не под одним, а по двумя одеялами в жарко натопленной комнате, но ей все равно было холодно. Она даже дышала с трудом, а чувствовала себя настолько плохо, что все буквально расплывалось перед ее глазами. Серио не отходил от жены ни на шаг, сам давал ей лекарство, не пошел на работу - он тогда просидел не только всю ночь, но и весь день возле жены, и им было просто хорошо вдвоем. Олея навсегда запомнила его слова, которые Серио сказал ей тогда: "Олеюшка, знала бы ты, как я тебя люблю! Баб было много - не спорю, но я никогда не думал, что способен на такие чувства! Смотрю на тебя - и сердцем оттаиваю. Мне страшно подумать, что тебя может не быть рядом со мной, или же что я мог никогда не встретить тебя! И не хворай, поправляйся, а не то мне твоя болезнь - как ножом по сердцу! Ведь люблю же я тебя, дурочку такую…". Ни раньше, ни позже Олея не слышала таких слов от мужа.

Более того - он даже одернул свою старшую доченьку, когда та на следующий день заявилась к ним в гости. Как обычно, без приглашений распахнув дверь в комнату и увидев лежащую в кровати мачеху, наглая девица поинтересовалась у отца, с какой стати эта толстая корова днем валяется на кровати? Если ей делать нечего или не знает, чем заняться, то пусть лучше пробежится по дому и растрясет жирок на боках. Мол, если эта так называемая жена вздумала в очередной раз ныть или притворяться больной, то могла бы придумать что похитрей, а то сейчас просто с души воротит при одном взгляде на эту скулящую и раскисшую бабу!.. И тут Серио (на памяти Олеи это случилось один-единственный раз) резко одернул свою дочь и велел ей убираться из дома - дескать, вернешься только тогда, когда научишься вести себя должным образом и разговаривать со старшими, как положено!.. Помнится, в тот день Олея едва не заплакала от радости, считая, что муж, наконец-то, решил приструнить свою излишне распущенную дочь.

Увы, но уже на следующий день белобрысая девица вновь расхаживала по их дому, обливая презрением свою молодую мачеху, а Серио даже не напомнил дочери о вчерашнем разговоре. А потом… Не прошло и трех дней после того, как Олея поднялась с кровати и еще не совсем здоровая ходила по дому, как однажды муж (у которого случились какие-то неприятности в торговле) вернулся домой крайне раздосадованным и за какой-то пустяк грубо наорал на Олею, а чуть позже, окончательно разозлившись, в присутствии всех домашних выкинул за окно приготовленный женой обед: научись, мол, готовить, безрукая, а заодно привыкай относиться к мужу с должным почтением! Дескать, надо бы тебя вернуть назад, твоим родителям, чтоб знали, что за никудышную бабу они мне подсунули!.. Лучше б ты, женушка бестолковая, и верно - домом бы занималась, как следует, и хозяйство вела, как положено, а не болезни у себя выискивала, да изображала, что нездорова!.. На тебе, корова такая, пахать можно…

Ой, не надо об этом вспоминать! Наверное, она действительно не совсем здорова, раз ей внезапно пришло на память то, от чего до сей поры становилось горько на душе и болело под левой лопаткой. Что было - то прошло, и вспоминать о том не стоит, тем более что эти невеселые мысли сейчас никак ни к месту и не ко времени!

Прижавшись к плечу мужа, Олея уснула, и проснулась лишь после того, как Бел разбудил ее. Оказывается, она проспала немало времени, и сейчас было уже за полдень.

Как следует не проснувшись, женщина стала оглядываться по сторонам. Повозка стояла на каком-то шумном и людном месте, неподалеку находились все те же невысокие глинобитные дома, пахло пылью и готовящейся едой. Все понятно: они прибыли в очередной поселок при дороге, и, похоже, Бел подрядил возницу доставить их именно сюда. Ну да, так оно и есть - возница протянул руку в ожидании обещанных монет.

Чуть позже, идя по пыльной улочке поселка, Олея просила:

- А почему мы приехали сюда?

- Во-первых, мы понемногу двигаемся в сторону границы, а во-вторых погоню с пути сбиваем. Такие вот относительно небольшие поездки на пару десятков верст или немного больше того - здесь дело обычное, а в первую очередь будут искать тех, кто путешествует или верхом, или же в экипаже, но на большие расстояния.

- То есть мы сейчас снова наймем возницу с крытой повозкой?

- Верно. Еще надо одежду сменить, так что доставай припрятанную одежду. Так что ты у нас враз разрешишься от бремени и снова окажешься при стройной фигуре. Сейчас мы с тобой быстренько переодеваемся, перекусим - и снова в дорогу.

- Ну, и куда мы с тобой направимся дальше?

- Все туда же, к границе меж Маргалом и Байсином, но до нее, вообще-то, еще надо добраться. Путь мы, конечно, постепенно сокращаем, но хотелось бы делать это побыстрей. Кстати, ты хромаешь.

- Ты, между прочим, тоже. Здорово ногу растрясло?

- Не сказать, что очень сильно. Но побаливает, зараза! Кстати, этот факт - нашу хромоту, тоже надо использовать в свою пользу. А пока пошли на рынок - вон, пока еще торгуют. Купим самое необходимое…

Не прошло и часа, как беглецы сидели в повозке, которую можно было назвать даже не старой, а чуть живой, которая при том совершенно непонятным образом еще умудряется передвигаться, не теряя своих частей. Эта постукивающая и скрипящая древность неторопливо катила по дороге, и сидящие в ней люди глотали пыль, поднятую копытами старых лошадей. Оставалось надеяться на то, что это средство передвижения не рассыплется до того, как доедет до обещанного места. Увы, в этот раз повозка не была крытой, и к тому же в ней не было хотя бы малейших удобств: единственная роскошь - несколько охапок соломы, брошенных на дно телеги. На ней и сидели люди, мотаясь из стороны в сторону каждый раз, когда подрагивающие колеса попадали в очередную колдобину на дороге.

Трясясь на тонком слое старой соломы, Олея с тоской думала о том, что они, кажется, на этот раз ошиблись с выбором средства передвижения. Конечно, в дороге бывало разное, но эта постоянная тряска под жарким солнцем кого угодно могла довести до изнеможения или до белого каления. Почему же они уселись в эту чуть живую развалину? Ответ просто: в направлении, нужном беглецам, как раз ехала эта так называемая телега. Об этом Бел узнал совершенно случайно на постоялом дворе, куда они с Олеей зашли перекусить. Вернее, не узнал, а услышал, как какой-то селянин, даже не выйдя из повозки, а выпав из нее на негнущихся ногах, громко ругался, высказывая вознице все, что он думает как о нем, так и о том никудышном ящике на колесах, который по недоразумению именуют повозкой. Такой удобный случай упускать не стоило, и Бел, схватив Олею за руку, едва ли не бегом кинулся к вознице, а тот, естественно, не стал отказывать новым ездокам, тем более что за проезд на своей колымаге он просил всего лишь немногим меньше, чем остальные перевозчики.