Эллен Датлоу - С точки зрения Тролля

— Но ты не заберешь с собой нашу сестру, — заявил Артуро.

— Я всегда оставляю выбор за своими женами, когда они обнаруживают гарем, — ответил Отелло. — Фелисия, моя милая пышечка, ты бы хотела увидеть Париж? Там есть замечательные портные, и ты не будешь чувствовать себя одинокой в обществе этих леди.

Но Фелисия только скривилась и всхлипнула.

— Мы должны сохранить свое доброе имя, — твердо сказала Анна.

— О, очень хорошо! Вы можете распустить обычные слухи, — предложил Отелло. — Фелисия может оставить себе замок и один из сундуков с золотом.

Фелисия вернулась в дом своей матери на время, пока остальные жители замка не уедут. Анна всем рассказывала историю про Синюю Бороду, которая становилась к тому же все популярнее. Ее сестра тут же стала знаменитостью. Благородные мужи приезжали отовсюду, чтобы увидеть место, где был убит Синяя Борода, и конечно же они оставались погостить, чтобы восславить храбрость двух сестер.

Однажды поздним вечером караван остановился на ночлег в лесу у реки.

— Думаю, я полюблю Париж, — сообщил лорд Отелло окружавшим его женам и детям. — Французская еда, искусство, музыка, литература и женщины достойны восхищения. — Мавр взглянул на своих спутников и свои оскудевшие богатства. — Хотя, возможно, женщины не так уж и восхитительны, — решил он.

Так они все въехали в дом с окнами на Сену и жили счастливо до конца своих дней. А Отелло так больше никогда и не женился.

Нэнси Фармер— автор книг «Дом Скорпиона», «Ухо, Глаз и Рука», «Левочка по имени Катастрофа». Мать Нэнси не только читала дочери волшебные сказки, но и действительно верила, что в саду живут эльфы. Она запрещала ее отцу срубать деревья, потому что наяды бы расплакались. В таком окружении легко перейти границу между реальным и вымышленным миром.

Нэнси выбрала сказку о Синей Бороде, потому что из всех злодеев оправдать именно этого казалось ей сложнее всего. Но, к своей радости, она нашла реальный исторический прецедент. Отелло, марокканский князь, был пленен одним из самых радикальных глав Римско-католической церкви, Папой Львом Десятым. Мораль, дорогие читатели, заключается в том, что волшебные сказки и история спят в одной постели и, как любящие сестры, одалживают друг у друга одежду.

Есть у меня одна дурная привычка, думаю, простительная в свете моих многочисленных достоинств.

Давайте не будем перечислять все те причины, по которым я не нравлюсь людям. Давайте поговорим о моих добродетелях. Они неисчислимы. В качестве первого примера — один из моих даров человечеству, мост. Мосты всегда разваливались, стоило ступить на них чему-либо живому, пока я не улучшил конструкцию. Я придумал тот вид мостов, который теперь встретишь в любом уголке королевства.

Более того, я придумал множество других полезных для людей вещей. Хлеб всегда был черствым, пока я не показал пекарям, как использовать дрожжи, а мясо всегда ели сырым, пока я не нашептал на ухо королевскому повару, что надо попробовать его запечь. Я придумал столько всего, что делает жизнь более приятной. Пряжки? Я выковал первую партию и оставил на скамейке в доме скорняжника, чтобы он нашел их утром. Ярмо? И это придумал я, устав смотреть, как быки начинают бодаться друг с другом или разбредаются в разные стороны, опрокидывая собранный урожай в грязь.

Узнать, где могут пригодиться мои таланты, было не сложно. Королевству повезло, если так можно сказать, что в нем живут болтливые галки, птицы вроде серых воронов с черными шапочками на головах. Эти галки летали и болтали без умолку о кислом пиве пивовара или о том, что у девицы не спадает жар, и, послушав их, я спешил на помощь — спасать или лечить, в зависимости от того, что больше требовалось.

Я нашептывал сравнения в уши поэтам. Я озадачивал мудрецов и подбивал подвыпившего приходского священника взяться за ручку и записать проповедь о трезвости. Я был очень занятым духом, но я был счастлив, творя добро для человечества, и не ожидал благодарности.

Я творил свои благодеяния втайне, скрываясь от людских глаз, только шепча и коротко касаясь руки портного или корабельщика, когда те смотрели в сторону. Но однажды меня начала беспокоить какая-то смутная потребность, какое-то томление, с которым я никак не мог сладить.

И в чем же, можете вы спросить, заключалась моя пагубная слабость, пятнавшая мой, в остальном чистейший, облик? Короче говоря, я убивал и ел человеческих младенцев.

Тем ясным утром, которое в корне изменило всю мою жизнь, я был занят очередной выдумкой. Я учил оконных дел мастеров делать стекло: шептал им на ухо и подталкивал под локоть.

Они никогда ничего подобного бы не придумали без моей помощи. Это тонкое искусство управления жаром и величайшая точность. В то время как плавился песок, прошел слух, что дочку мельника заточили в королевской башне.

— Король Чарльз Мудрый посадил Винни под замок, — вещал герольд. — Чтобы она доказала, что умеет превращать солому в золото, как хвалился ее отец, — добавил он, и его глаза блестели от любопытства. — Расскажите мне, что вы делаете.

— Мы заняты тем, что плавим песок и готовимся сделать… — Оконных дел мастер замялся.

Я, невидимый и настойчивый, зашептал ему на ухо. Такой шепот звучал в ушах пораженных слушателей как шорох их собственных мыслей.

— Сделать стекло, — уверенно улыбаясь, закончил оконных дел мастер. — Стекло, вот что мы тут делаем, и большие оконные стекла в том числе. Лучше держись подальше — здесь слишком горячо.

Я уже давно восхищался Винни, дочкой мельника, хотя и не был знаком с ней. Новость о том, что ее посадили в тюрьму, меня разозлила и опечалила, ведь я был уверен, что такая красивая девушка займет достойное место в жизни.

Я сморгнул, переносясь по прозрачному воздуху, и оказался перед всхлипывающей девчушкой в самой маленькой из камер королевской башни.

— Почему ты плачешь, милая Винни? — спросил я.

Она меня не услышала, она рыдала и проклинала непомерную глупость своего отца.

— Привет, Винни, милая девушка, — сделал я еще одну попытку. — Позволь мне помочь тебе.

Мне было сложно замереть так надолго, чтобы человеческий глаз смог меня увидеть, но я очень старался, против обыкновения не двигая ни рукой, ни ногой и задержав дыхание, чтобы она смогла заметить, что я стою рядом с ней, окруженной большими ароматными копнами свежескошенного сена.

Она вытерла слезы кружевным краем рукава — и глаза ее широко распахнулись. Она смотрела на меня. Она вдохнула, не сводя с меня глаз.

— Ах ты, мелкий старый черт, — воскликнула она, — какой может быть от тебя толк?