Вадим Волобуев - Сага о Гильгамеше

Гильгамеш был великолепен. Узорчатая юбка с бахромой, расшитая золотыми нитями и жемчугом, прикрывала его ноги до самых щиколоток. Кожаный пояс с массивной серебряной пряжкой и медными бляхами туго перетягивал талию, подчёркивая упругую покатость мышц. Волосы, завитые в аккуратные чёрные колечки, локонами рассыпались по плечам. На груди его висело несколько бронзовых оберегов, инкрустированных драгоценными камнями. Тело, тщательно вымытое и натёртое мирровым маслом, блистало на солнце тысячами весёлых бликов. В правой руке он держал ветви тамариска с восьмилепестковыми розетками [26] Ветви с восьмилепестковыми розетками - символ Инанны , в левой сжимал поводья от колесницы, разукрашенные разноцветными лентами. Толпа, стоявшая вокруг, бесновалась в пляске, оглушительно славя Инанну и её божественного мужа - пастуха Думузи. Дорогу, по которой должен был проехать вождь, устилали цветы, с крыш домов сыпались спелые финики и ячмень. Стоявший позади вождя храмовый хор под звуки свирелей и литавр старательно выводил тожественный гимн небесной покровительнице Урука:

Гильгамеш тронул поводья, и колесница медленно поехала. Люди восторженно заревели, из толпы полетели пожелания и просьбы: "Принеси нам урожай, вождь", "Фиников, полбы побольше...", "Вода чтоб не уходила!", "И скоту приплод...", "Детишкам здоровье...". А хор всё не унимался:

Звенели свирели, прыгали акробатки, четвёрка ослов в шерстяных попонах неспешно тянула колесницу. Гильгамеш горделиво поводил головой, красуясь своим неповторимым нарядом. Сегодня он был не просто вождём, но воплощением Думузи, возлюбленным мужем прекрасной и грозной Инанны. От его умения угодить ненасытной богине зависело благосостояние страны. Он, источник горя и вожделения могущественной Звезды Восхода, решал сегодня, поспеет ли в срок урожай, уродится ли скот и сколько будущих воинов принесут на свет урукские женщины. Ощущение это, знакомое ему по прошлым церемониям, ныне дополнялось каким-то новым чувством, обретённым после победы над Аккой. Это было чувство покоя, умиротворённое осознание собственного величия. Оно давало вождю убеждение, что на его стороне высшая правда, что боги благоволят ему, а значит всё, совершённое им прежде, произошло во исполнение их воли. Уверенность в этом наполняла Гильгамеша восторгом. Никто, ни один самый ужасный враг не был ему страшен, пока на его стороне был небесный совет богов. Пусть досадуют завистники из Ура и Киша, пусть строят свои козни и плетут заговоры, отныне он недосягаем для них, ибо его путь - это путь Творцов.

Энкиду во весь дух мчался через рощу, спеша увидеть ту, что своей песней вызвала в нём это странное, сладостное в своей неиспытанности, дрожание в теле и лёгкое кружение головы. Почему-то он знал наверняка, что это женщина, самка в самом расцвете сил и молодости. Он знал это так же точно, как и то, что если не овладеет ей, то умрёт. Умрёт от разочарования, от невозможности постичь неизведанное, от того, наконец, что лес со всей своей свободой и неколебимым покоем опостылел ему. Он хотел заново разжечь в себе угасающий огонь, хотел вновь ощутить дразнящее чувство постижения тайны. Внимая голосу незнакомки, он с восхищением думал, что огонь этот опять набирает силу, что он пылает всё ярче и ярче, и скоро вспыхнет ослепительным пламенем, столь же могучим и жарким, как в первые дни его существования. Перескочив через поваленный ствол дерева и смахнув ненароком двух спаривающихся ящериц, Энкиду выбежал на опушку. Именно здесь, на берегу журчащего ручейка, он встретил когда-то существо с равнины. Оно явилось в лес, чтобы ловить и убивать его братьев, но жестоко обманулось в своих ожиданиях. Энкиду завлёк его в самые дебри пущи, напугал и лишил сил. Ввергнутое в отчаяние, существо в страхе бежало от него. Здесь, возле тихого болотца, заросшего камышом и осокой, оно умывалось студёной водой, нерасчётливо оставив в стороне орудия убийства. Энкиду наблюдал за ним из зарослей тростника. Что-то заставило его подойти поближе к пришельцу. Он и сам не заметил, как оказался подле него. Существо чем-то заинтересовало хозяина леса. Он ощутил необоримую потребность коснуться его, потрогать странную безволосую шкуру, заглянуть в глаза. Но когда равнинный убийца заметил Энкиду, он вперил в него такой взгляд, что у повелителя зверей дыбом встала шерсть, а лапы заныли в пронзительной боли. Охваченный ужасом, Энкиду бросился наутёк. Он примчался в своё логово, забился в самую его глубь и пролежал там до самого вечера. Лишь ближе к ночи он осмелился вылезти наружу. С тех пор страх неотступно преследовал его. Засыпая, Энкиду вновь и вновь видел перед собой этот взгляд, и даже на охоте, сворачивая шеи быкам, он с содроганием думал о его парализующей силе, заставляющей даже самых бесстрашных замирать в оцепенении. Ныне, вновь оказавшись на месте роковой встречи, Энкиду застыл в страшном предчувствии. Он настороженно оглядел заросли куги, готовый при малейшей опасности скрыться в пальмах. Но заросли были тихи, лишь деловито шуршали водяные крысы да неумолчно стрекотали кузнечики. Это подбодрило Энкиду. Сопя от ужаса и вожделения, он раздвинул камыши и замер.

Так пели девушки из храма Инанны, готовя постель для своей госпожи. Десять прекраснейших избранниц Больших домов бабочками порхали по комнате, взбивая подушки, окуривая помещение ароматным дымом и рассыпая повсюду лепестки цветов. За ними присматривала надзирательница - строгая черноволосая женщина с нарумяненным лицом и тонким серебряным обручем на шее. Талию её обтягивал широкий кожаный пояс, в волосах поблёскивала золотая пыль. То и дело она бросала проницательный взгляд в соседнюю комнату, где рабыни умащали маслами тело богини и шептали над ней заклинания. Сыпались весёлые шутки, звенел смех и радостные песни.