Марина Дяченко - Маг дороги (сборник)

То справа, то слева возникали виселицы, и Максимилиан всякий раз облегченно вздыхал, если петля оказывалась свободной. А если нет – он втягивал голову в плечи. А я, честно говоря, так устала и такого натерпелась, что даже на висельников почти не обращала внимания. К вечеру мы окончательно выбились из сил и упали на эту вот траву у дороги.

Принц-саламандра возвращался к костру, волоча топор по земле. У него хватило сил срубить одну только ветку, наполовину сухую. Он бросил ее в огонь и лег сверху, лицом вниз.

– Нам надо идти, – нервно сказал Максимилиан. – Если мы поднажмем, к рассвету, может…

– Смеешься – к рассвету? – заскрипел Уйма. – Тут еще топать и топать! А с поклажей…

Он покосился на Принца-деспота. Тот лежал, не сводя с меня пристальных глаз.

– А давайте его повесим, – шепотом предложил Максимилиан. – Это ведь он понаставил все эти виселицы! Это же он велел… – он запнулся. – Будет справедливо, если повесить его, как прочих, и пусть болтается. Никто даже знать не будет, что это за падаль, воронье его съест, и следа не останется!

Принц-деспот наверняка уже мог говорить. Но молчал, только смотрел. И почему-то смотрел на меня.

– Он нам нужен, – сказала я. – Он нужен Оберону.

– У вас только три принца! – Максимилиан привстал. – А надо пять! Обещание все равно не будет исполнено. А если Принц-чума нас догонит…

– Будет четыре, – проворчал Уйма.

– Не будет никого!

Максимилиан замолчал и грустно взялся за голову.

* * *

Принц-саламандра, кажется, заснул, лежа грудью на мерцающих угольях. Принц-пленник задремал, растянувшись на траве. Ему снились кошмары – он вздрагивал, бормотал, ноздри его раздувались. Возможно, во сне он слышал тот самый запах, что не давал мне покоя.

Принц-деспот глядел на меня. Чтобы не доставлять ему такого удовольствия, я обошла вокруг костра и подсела к Уйме.

– Ну… ты как?

– Хорошо, – людоед приподнял веки. – Нам надо добыть телегу и лошадей.

– Где?

– Где хочешь. Пошли Макса. Он добудет.

Некромант спал, по-детски подложив под щеку кулачок.

– Уйма… – я запнулась. – Что там было? Откуда он взялся?

Он без объяснений понял, о ком я спрашиваю.

– Мы сражались. Вернее, это они сражались – муравьи, а мы только шли за ними и помогали. Эти стражники – отважные ребята, они скоро догадались жечь их огнем, обливать водой. Но муравьев было много. Как песка на нашем острове. Мы вломились в тронный зал… И тогда Мастер-Генерал вдруг упал. Я не знаю, как это возможно, но его убили.

– Его не убили! Он предатель!

И я рассказала Уйме о том, что видела в подземелье. Как начальник стражи прибежал за помощью, и как Мастер-Генерал встал в другом своем теле и собрался вести наших врагов на последний бой.

Уйма долго молчал.

– Если бы они сошлись лицом к лицу… – начала я.

– Так не бывает. Он один, только один живой Мастер-Генерал. Наш упал и умер. Тот, другой, поднялся.

– Он нас предал.

Уйма ничего не сказал.

– Что было дальше? – снова спросила я.

– Генерал упал. Муравьи разбежались. Стражники все еще боялись и орали, и кидались факелами, а мы с саламандрой еще наступали и теснили их, но очень скоро стало наоборот. Мы оказались вдвоем против трех десятков…

– А Максимилиан?

– Он исчез, как только Генерал грохнулся. Сообразительный мальчишка.

– Он меня спас.

– Да… А в ту минуту я подумал – все, Уйма, предстоит тебе пить пиво где-то в посмертных чертогах, если, конечно, и туда не пробрались еще негодные некроманты. И тогда…

Уйма замолчал.

– Что?

– Он пришел.

– Как?

Уйма снова прикрыл глаза:

– Я не заметил. Было тесно – и вдруг стало пусто. А он уже сидит на троне. Я не знал, кто это, но когда увидел их синие от страха рожи…

Я содрогнулась. Потерла нос, чтобы прогнать воображаемый запах.

– Ты храбро с ним говорила, – сказал Уйма.

И снова сделалось тихо.

– Уйма, – начала я еле слышно. – Теперь я понимаю, почему Оберон не пускал меня за Ведьмину Печать и сам не хотел идти. Теперь я поняла.

Людоед облизнул пересохшие толстые губы:

– Почему?

– Вот хотя бы эти муравьи. Они жили себе спокойно в своих муравейниках. И вот пришли мы с Мастер-Генералом и погнали их вперед непонятно зачем, чтобы они кусали людей, а их за это жгли факелами…

– Муравьи, – бросил Уйма с презрением. – Нашла, кого жалеть.

– Для некоторых что муравьи, что люди. Лишь бы приказ выполняли.

Уйма мельком глянул поверх костра в ту сторону, где лежал связанный Принц-деспот.

– Это очень подлый мир, – я перевела дыхание. – А Оберон не хотел, чтобы ради него совершалась подлость.

– Подлость? – Уйма приподнялся на локте. – Ты спасла Принца-пленника! Ты…

– А что будет с Принцем-саламандрой? – я понизила голос. – Он поругался с отцом ради рыжей невесты! А где она, эта невеста? Может, вместо невесты теперь всем будет чума?

Уйма свел брови, но ничего не сказал.

– А Мастер-Генерал? – продолжала я. – Может быть, я убила его насовсем!

– Невелика беда. Оживет в другом теле.

– А все те люди, которых вы положили при штурме? Они оживут?

Я замолчала. Принц-саламандра спал, подрагивая от холода. Костер совсем догорел.

– Ты говоришь не как воин, а как девчонка. Замки всегда штурмуют и всегда защищают. Ради великой цели…

– Вот именно. А Оберон не хотел быть этой самой «великой целью». Этим он отличается от всех. И от тебя, и от меня.

Уйма задумался. На чешуйчатом трико Принца-саламандры выступили капельки росы. Завозился Максимилиан, сел, почесал растрепанную белобрысую голову:

– Уже? Уже идем?

И снова упал сонный.

– Уйма, – сказала я жалобно. – Как я буду смотреть в глаза королю? Мы столько всего натворили… а пяти принцев все-таки не нашли.

– Погоди, – буркнул людоед, отворачиваясь. – Может, ты его больше не увидишь никогда.

* * *

На рассвете мы с Максимилианом добыли в соседнем поселке и телегу, и лошадь. Хоть у нас были с собой серебряные монеты, нам пришлось сначала отбиваться от собак, потом долго стучать в низенькую дверь, потом уговаривать хозяев, что мы не собираемся их убивать. Ничего не помогало – они либо хватались за колья, либо валялись в ногах и просили помилования. Максимилиан высыпал деньги на землю перед порогом, мы кое-как впрягли лошадь в телегу (одной бы мне ни за что не справиться) и вывели на дорогу.

Поднялось солнце. Мы погрузили в телегу Принца-деспота и Принца-пленника, который опять ослабел. Максимилиан вскарабкался на лошадь верхом, а Принц-саламандра побежал рядом, пытаясь согреться.

Уйма шел сам, только иногда позволяя себе взяться за борт телеги. А я собралась с духом, оттолкнулась от пыльной земли и немножко взлетела.

В свете солнца измученная серая земля казалась золотой. Золотились виселицы у обочин. Золотая лошадь тянула телегу, Максимилиан повизгивал и посвистывал, колотя пятками по круглым лошадиным бокам. Я поднялась выше, задыхаясь от плотного ветра, стараясь, чтобы меня не слишком сносило в сторону. Игольчатая радость заколола в подушечки пальцев: я лечу! Я умею летать!