Александр Бушков - Анастасия (сборник)

– Горгий, – сказал Минос как можно убедительнее. – Мы же друзья, ты единственный, кто… Минотавр должен умереть. Пора кончать игру. Что тебе его судьба и он сам?

Горгий вдруг рассмеялся, и я вздрогнул. Кажется, и Минос вздрогнул.

– Забавно прозревать на старости лет, – сказал Горгий, смеясь одним лицом – в глазах была беспросветная тоска. – Прощай, Минос. Я ухожу. Мы уходим.

– Опомнись, – быстро сказал Минос. – Ну, прошу тебя! Не заставляй меня…

Горгий взглянул на него, как на пустое место, грустно усмехнулся и пошел к двери. Я, ощутив себя на миг совсем по–детски беспомощным, – в этой ситуации я ничего не мог поделать, – взглянул на Миноса, словно ожидая от него чуда.

А Минос оказался на высоте. Он схватился за одно из массивных золотых украшений трона, что–то там повернул, где–то за стеной раздался тревожный звон гонга и стены тронного зала будто лопнули вдруг в трех местах – куски их повернулись вместе с мозаикой, открывая потайные коридоры, и оттуда повалили телохранители в желтых одеждах с черным изображением священного быка на груди.

– Взять! – Минос выбросил руку, указывая на Горгия. – Взять изменника!

Горгий выдернул из ножен меч:

– Кто из вас самый смелый?

Телохранители дернулись вперед и застыли. «Горгий… Лучший меч…» – донесся до меня их робкий шепот.

– Вперед, трусы! Взять! – взревел Минос, но телохранители не шевельнулись. Горгий пятился к двери, следя, чтобы никто не оказался у него за спиной, и все летело к Аиду, за дверями были его солдаты, и вокруг Лабиринта были его солдаты, все так глупо рушилось. Минос, очевидно, вспомнив прошлое, шарил рукой у пояса, но меча там, разумеется, не было, и лишь мгновения отделяли нас от поражения, но, повинуясь наитию, блистательному озарению, я что есть силы закричал:

– Тезей!!!

Тезей вбежал в зал и остановился, растерянно озираясь, ничего он не понимал.

– Он хочет выпустить Минотавра! – закричал я. – Останови его, Тезей!

Да, этот юнец умел не только буянить в кабаках и затевать ссоры с пиратами. Он не промедлил и мига. Взвизгнул выхваченный меч, и Тезей ринулся на Горгия. Я из предосторожности отошел подальше. Телохранители тоже разбежались по углам.

Как ни плохо я разбираюсь в воинском искусстве, я не мог не понять, что сошлись два первоклассных бойца. Глаз не успевал уловить удары и их отражение, мечи высекали искры, противники перемещались по залу с грацией танцоров, неразрывно слитой с яростью зверя. Я покосился на Миноса – он, подавшись вперед и раздув ноздри, непроизвольно повторял выпады.

Не знаю, кто был искуснее, но Тезей – моложе и проворней. Я заметил вскоре, что начальник стражи Лабиринта больше защищается, чем нападает, услышал его тяжелое хриплое дыхание. И раздался торжествующий вопль – меч Тезея вонзился в грудь Горгия. Телохранители словно очнулись от злых чар – несколько мечей торопливо ударили Горгию в спину. Он умер, еще падая на мозаичный пол. Я впервые обонял запах человеческой крови, меня подташнивало. Тезей стоял перед троном, опустив окровавленный меч и переводя дыхание. Телохранители без приказа подхватили труп за руки и за ноги и поволокли к дверям.

– Куда, олухи? – Я помнил о солдатах Горгия. – Туда! Все прочь! – Я указал на ближайший потайной ход.

От растерянности они безропотно повиновались. Унесли труп, скрылись сами, куски стен встали на место, и мы остались в тронном зале втроем.

– Решай, царь, – сказал я.

– Я решил, – глухо произнес Минос, не отрывая взгляда от кровавых пятен на ярких узорах мозаики. – Тезей, сын царя Афин Эгея, я разрешаю тебе поединок с Минотавром, и да пошлют тебе победу боги! Ступай и приведи себя в порядок перед боем.

Тезей бросил меч в ножны, отвесил короткий поклон и вышел, старательно обойдя пятна крови. Я смотрел на Миноса – он сгорбился на своем сверкающем троне, глядя сквозь меня потухшими глазами. Кто знает, что он сейчас видел и где витали его мысли, в каких далях времени, в каких краях. На миг мне стало его жаль. Высокий царь Минос, владыка Крита и сопредельных островов. Усталый старик.

Я точно все рассчитал. Он по–разному мог отнестись к необходимости следовать веяниям времени, но я использовал в своих целях главный недуг царей, их самое слабое место – извечное недоверие к своему окружению.

Горгий был, наверное, единственным, кому Минос по–настоящему доверял и на кого полностью полагался, однако в глубине души, в самых потаенных ее уголках скрывалось опасливое сознание, что и Горгий может однажды оказаться… пусть лишь не вполне надежным – этого достаточно. Я дал выход трагическому противоречию: царь нуждается в преданных слугах – царь сомневается в верности самых верных. И я знал, что Минос теперь не рискнет остаться единственным сторожем Минотавра: люди, даже самые великие и умные, нуждаются в ком–то, кто переложит часть их забот на свои плечи. Самому стать тюремщиком Минотавра означает для Миноса необходимость избавиться от стражи Горгия и набрать новую, неизбежно раскрыть тайну нескольким людям – чтобы потом мучиться подозрениями и на их счет. Нет, он не рискнет. Легче и необременительнее покончить наконец с Минотавром, что Минос и сделал только что.

Минос посмотрел на меня, и я понял, что предстоит последнее испытание – решается, жить мне или умереть.

– А ведь ты никому никогда не расскажешь правду, – произнес он задумчиво.

Я немного встревожился было – в устах царя такое высказывание может означать и плаху, – но тут же успокоился: ничего подобного он не имел в виду, он же понял и оценил меня…

– Конечно, нет, – сказал я. – Помимо всех других соображений есть и такое: а кто мне поверит? Испокон веку повелось – о героях распускают всевозможные сплетни, стараясь принизить их славу и опорочить победы. Разве не прошел шепоток, что Геракл–де всего лишь наткнулся на дохлую Лернейскую гидру и отрубил голову у падали? Разве не твердили, что за Персея всю работу выполнил какой–то наемник–хетт? Никто, кроме ничтожеств, этому не верит, а погоду в таких случаях делают не ничтожества. И мне даже просто не поверили бы – ты постарался на совесть.

– Ты уверен, что мальчишка пойдет до конца? – спросил Минос. – Ведь он может, увидев Минотавра, отказаться…

– А собственно, что сейчас от него зависит? – сказал я. – Если он не сможет завершить дело, окажется, что наш герой одолел чудовище, но и сам скончался от ран. Твои люди сумеют быстро и ловко перерезать стражу Лабиринта?

– Да.

– А приготовить какую–нибудь бычью голову? Нужно что–то показать толпе?

– Да. – Он говорил как равный с равным, да такими мы и были, два сообщника. – Послушай, кто же ты в конце концов такой?

– Сын гончара, – сказал я. – Толкователь снов. Верный и вечный слуга и жрец Истины.