Александр Бушков - Анастасия (сборник)

Нестора Гилл нашел там, где ожидал, — в тронном зале. Но, разумеется, не на троне. Царь Пилоса сидел на табурете, чтобы подчеркнуть: трон у него есть свой, чужого ему не нужно. Он даже уселся спиной к трону, а вот Менестей и Анакреон, происходивший, как всем было известно, из семьи, имевшей кое–какие права на афинский трон, стояли так, чтобы трон видеть. Анакреон мельком глянул на Гилла — без злорадства, как на пустое место. Гилл остановился поодаль.

— Я не столь мудр, как ты, Многомудрый, но я подумал об этом заранее, говорил Менестей. — Куда бы Тезей ни поплыл, на Эвбею или на Скирос, везде найдутся мои друзья. Он никогда не вернется в Афины.

— Менестей, Менестей, — укоризненно покачал головой Нестор. Обязательно тебе нужно добить противника. А впрочем, мне все равно. Главное — не в Афинах. Что еще?

— Нужно немедленно разрушить этот мерзкий памятник, оскорбляющий память героев Троянской войны.

— Приятно видеть, — сказал Нестор, — что ты так заботишься об их памяти, несмотря на то что сам в свое время, очевидно из–за загруженности более важными делами, не примкнул к афинянам, что отправились под Трою. Но зачем обязательно ломать столь незаурядное произведение искусства? Прикажи выбить на постаменте «Тезей». И монумент навсегда останется грустным памятником незадачливому царю Тезею, имевшему неосторожность выступить против незыблемых порядков, его бесславному концу.

— Еще я хочу починить наш славный корабль, заброшенный на берегу, и поднять на постамент.

— Хоть на золотой, если у тебя найдется столько золота, — сказал Нестор. — Но, любезный мой, что это за идиотский приказ ты отдал — о вылавливании аэдов, скульпторов и прочих служителей девяти муз? Я его отменил от твоего имени, уж не посетуй. Перестань валять дурака. Пора бы понять, что один живой аэд, который поет нужные тебе песни, важнее сотни повешенных.

Гилл видел, как побагровел массивный затылок Менестея.

— Я все–таки не мальчик, Многомудрый, — сказал Менестей хрипло. — Долго мне еще выслушивать поучения?

— Пока не поумнеешь. Ступай, у меня и без тебя хватает дел.

Менестей пошел прочь, преувеличенно громко топая. Властно, как ему казалось, но выглядело это смешно и глупо.

— А, Гилл, — Нестор словно только сейчас его заметил. — Пришел, наконец? Видел этого барана? Ничего, скоро мы его благополучно прикончим. Мало того что он туп и глуп, он сам свято верит во все те бредни, которыми угощает слушателей. Какой же из него государственный деятель? Смех один…

Не было сил слушать этот бархатный голос. Гилл прикинул расстояние, примерился и, выхватывая кинжал, рванулся вперед.

Что–то прожужжало в воздухе, и Гилл содрогнулся, не понимая, почему он налетел на невидимую стену, тело отказалось повиноваться и клонится к земле. Он скосил глаза и увидел торчащую из груди рукоять спартанского метательного ножа, поморщился, испытывая прямо–таки детскую обиду, — так несправедливо было со стороны судьбы лишить его возможности нанести хотя бы один удар.

Перед глазами встала Лаис, тоненькая, с полурассыпавшимся узлом волос, в сиянии щемящей нежности. Бронзовая ящерка печально ткнулась в его щеку и исчезла за колонной, промельком блеснуло воспоминание, что он так и не собрался спросить у Лаис, за что же она его полюбила, сияние исчезло, мир завертелся и погас.

Чуточку побледневший Анакреон сказал:

— Я не знаю, чему больше изумляться — мастерству твоих телохранителей, твоей вере в него или твоей предусмотрительности.

— Трать красноречие на девушек, это сулит более осязаемые выгоды, отмахнулся Нестор. — Когда доживешь до моих лет, поймешь, что прозвище Многомудрый присваивается не зря.

— Опасная была забава.

— Я не был уверен до конца, что он решится. — Нестор подошел к лежащему навзничь Гиллу и заглянул в лицо. — Бедная марионетка все же оказалась способной на самостоятельный шаг. Так о чем ты собирался доложить, когда ввалился болван Менестей?

— Наши люди выследили Эпсилона со свертком под мышкой. Ты сам сказал, что нужны бумаги, а не человек. Словом, его убили метательным ножом, не хотели рукопашной.

— Но почему же я не слышу радости в твоем голосе? — вкрадчиво спросил Нестор. — Почему ты прячешь глаза, мальчик мой?

— Потому что в свертке не было бумаг. Там…

— Что?

— Навоз, — решился Анакреон.

— Покойный был не лишен чувства юмора. — Нестор невесело захохотал и оборвал смех. — Проиграли. Позорно. Что скажешь?

— Не мы его выследили, а он нам подставился, уводил от того, кому передал рукопись, — я уверен, что не укрыл в тайнике, а именно передал, иначе не лез бы нам на глаза.

— Вот именно. Хоть кентавра–то прихлопнули?

— Без особых трудностей.

— А стрел у нас нет, хотя это не столь уж важно — три последние стрелы не перевернут мир, всего лишь зажгут три пожара. Копия рукописи — вот что важно. Впрочем, подлинник в наших руках, а то, что не написано рукой самого Архилоха, можно смело объявить подделкой. Хотя кто сейчас знает руку Архилоха…

— Прости, но можно подумать, будто ты опасаешься судебного разбирательства.

— Глупости, — сказал Нестор. — Плохо, что остались люди, которые знают. Вот ты, например, знаешь лишь то, что эта рукопись написана неким Архилохом, а кто он был и о чем писал, понятия не имеешь. Иначе прикончил бы я тебя давно, мальчик мой. (Анакреон посмотрел на старика и не решился усмехнуться.) А кто–то — знает. — Казалось, он забыл об Анакреоне. — Я ничего не боюсь, но лучше все же, чтобы исчезли последние следы, последние очаги беспокойства.

17. МАЙОН И ЕГО ГОСТИ

Майон не находил себе места: то бродил по комнате вокруг стола, как зверь по клетке, то бросался на ложе и лежал напрягшись, сжимая кулаки в бессильной ярости. Комната в родном доме стала вдруг чужой, незнакомой, враждебной — потому что дверь привалили снаружи чем–то тяжелым и возле нее стояли стражники, а под окном, почти наглухо торопливо забитым досками, расхаживали другие, и в доме их было полным–полно.

Больше всего терзало то, что он ничего не знал о судьбе друзей. Что произошло в Афинах после того, как нагрянула орава вооруженных людей и его сделала пленником в собственном доме, можно было догадываться. Понемногу из криков и шума за окном он составил представление о случившемся: заговорщики выступили, Тезей бежал, Менестей торжествует победу. Гилл, Нида, Назер — что с ними?

Он насторожился — от двери оттаскивали что–то тяжелое, она растворилась и снова захлопнулась, человек остановился на пороге, ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку.

— Гомер! — Он радостно вскочил, но застыл на полпути — он был уже не прежним и научился осторожности. — Как они тебя пропустили?