Леонид Кудрявцев - Мир крыльев (авторский сборник)

– Вот так–то, – оглядываясь, сказал он себе. – Глупости!

Нет, район этот, похоже, ему совершенно незнаком. Ну ничего…

Справа, в угольной черноте, за кромкой дороги светилась надпись «туда». Соответственно слева – «оттуда». Что ж, теперь он знал направление. Можно было идти дальше. Вот только надо немного отдохнуть.

Птиц уселся на край дороги миров и свесил лапы. Поболтал. Ничего не произошло. Он вытащил из сумки на животе большой медный ключ и, недолго думая, швырнул его вниз. Через полминуты этот же ключ свалился сверху. Отлично!

А мимо ползли, оживленно разговаривая о преимуществах подсоленной воды перед пресной, усатые каракаты. За ними во главе двух десятков своих молодцов протопал граф де Ирбо. Его дружинники распевали песню о том, как молодой воин собрался на войну и что ему на это сказала родная матушка. А он ей на это ответил. И появившаяся неизвестно откуда невеста сказала, что он «сам такой!», перед тем как укатить в Большие Бобры к миленькому, одетому во все «сфирма». За последним дружинником, красивым рыжебородым молодцом, кралась тень его жены. Временами она доставала блокнот и записывала в него комплименты, которые он говорил встречным девушкам.

Птица одолела смертельная зависть.

Везет же людям! Вместе! Явно по делу! И не важно по какому: ловить раков или грабить фражских купцов. Главное – вместе. Эх!

Настроение у Птица сразу испортилось. А может, просто сказывалась усталость. Он встал на краю дороги, чуть пошире расставил ноги и, сунув голову под мышку, почти сразу же уснул…

…Проснувшись от того, что по его лапам водили чем–то твердым, Птиц ошарашенно огляделся по сторонам и только через некоторое время понял, что находится на краю дороги миров и перед ним стоит вооруженный метлой выворотень. Огромный, на толстых неуклюжих ногах, медленно и неумолимо надвигаясь на Птица, он подметал дорогу. Лицо у него было совершенно безмятежное, глаза пустые.

– Привет! – сказал Птиц и, обойдя выворотня кругом, наладился было еще поспать, даже глаза закрыл. Но тут же открыл, потому что выворотень резко повернулся и, ткнув ему в грудь пальцем, сказал:

– Про то, что дорога есть дорога, знают все, и тот, кто усомнится в этом, попадет прямиком в ад, то есть в самое ее начало.

После этого он отвернулся от Птица и принялся снова за подметание.

Птиц присвистнул.

Вот это да! Вот это заливает! А если правду говорит? Тогда получается, что с хождением вперед надо повременить. Да и миры вокруг неплохие, заманчивые. А вдруг действительно я уже и не живой вовсе и это та самая дорога, по которой души в ад идут?

Птицу стало страшно.

А вдруг я уже умер? И раньше жил в другой форме, о которой ничего не помню? И обречен на вечный путь по дороге миров. Три года… да–да, а почему три? Ведь смены дня и ночи здесь нет? Правильно, нет, но есть чувство времени, которое не подводило меня ни разу.

Итак, почти три года.

И что же я узнал за это время о дороге? Шел и шел, заглядывая в те миры, которые нравились. Море приключений и впечатлений… прочее… Но вот чтобы что–то узнать… А зачем? Не проще ли плюнуть на все и жить дорогой? Чем плохо? Да, в одном из миров меня чуть не съел муравьиный крокодил, а в другом я едва спасся от извержения вулкана. Чепуха, я же уцелел. Дорога мне по–прежнему нравится, и так хочется…

Птиц снова посмотрел на орудовавшего метлой выворотня и махнул рукой. Возле выворотня остановились две носатые прыгалки и стали оживленно обсуждать последние выкройки чехлов на нос из журнала «Поемник». Из ближайшего окна миров доносились глухие удары и позвякивание.

Птиц успокоился, подумав, что надо идти вперед. А если обращать внимание на слова каждого выворотня, то будет настоящий кошмар. Вот именно!

Через пару окон к Птицу привязался подвыпивший упырь. Он хватал его за руки и объяснял, как им, упырям, плохо живется и что всякое быдло норовит ударить святым крестом, а хулиганы улюлюкают и стреляют из мелкашек серебряными пульками. Да все стремятся попасть по заднему месту. И вообще, так дальше жить не стоит, потому что он санитар общества и выпивает только дурную кровь. Вот у него даже книжечка есть с красным крестом и оранжевой луной, а взносы он платит регулярно, несмотря на то что каждый встречный мальчишка кричит ему вслед «на кол его!». Хорошо бы всех мальчишек выпороли их собственные папаши. Тогда бы они, наверное, перестали травить бедного упыря, который лечился от алкоголизма два раза. Вот, есть справки…

Он еще много чего болтал, а сам, будто невзначай, проводил сухой холодной рукой по шее Птица, как бы нащупывая, куда удобнее укусить. Птицу это не нравилось, но он никак не мог придумать, как избавиться от прилипчивого упыря. Он уже начал терять терпение, но тут из ближайшего окна высунулось толстое, усеянное присосками щупальце и, схватив упыря за ногу, утащило…

Слава богу!

Птиц прибавил шагу. Через полчаса он все же не удержался и заглянул в ближайшее окно. Перед ним было сводчатое помещение, с высокими узкими бойницами в стенах, большое и пустое. В нем было гулко. Гулко сидело, слегка вытянув бледные бескостные ноги, и держало в лапе дымящуюся гаванскую сигару. Птицу поначалу показалось, что оно эту сигару курит, но, приглядевшись, он понял, что, наоборот, это сигара курит гулко.

Не переставая куриться сигарой, гулко стряхнуло с ушей пепел и, сурово рассматривая Птица, сказало:

– Ну, быстрее говори, что хочешь, и топай, у меня нет времени.

– Да я, собственно… – замялся Птиц.

– Понятно, – перебило его гулко и, почесав волосатую грудь, проникновенно заглянуло Птицу в глаза: – А тебе–то это зачем? Ну узнаешь ты код и программу, переиграешь игру, однако все останется по–старому. Потому что без программы нельзя. Выбирай.

Гулко пошарило по карманам и выложило на пол отвертку, два старинных дуэльных пистолета, пачку печенья «Имени двадцать второго съезда», медаль «Двадцать пять лет воздержания», женский шелковый чулок и старинный бронзовый подсвечник. Потом оно еще раз ощупало карманы и вытащило напоследок обрывок перфоленты.

– Ну же, ну, чего думаешь? Бери, что на тебя глядит.

– Зачем? – удивился Птиц.

– Бери, тебе говорят. – Гулко посмотрело на Птица злыми глазами.

– Извините, – робко сказал Птиц. – Мне тут ничего… и вообще дорога зовет… барабан гремит. Ой, что это я? Вообще…

– Ага, – сказало гулко. – Значит, увиливаешь?

Оно выросло до потолка. Огромное, страшное, зубатое. Мгновенно протянуло вооруженные кривыми когтями лапы и схватило Птица за горло.

– Ну, последний раз спрашиваю, берешь или нет?

– А зачем это мне? – спросил Птиц, чувствуя, что влип.

– Болван, да не тебе это нужно, а мне, – засмеялось гулко. – Для того чтобы определить, что ты за программа, и принять соответствующие меры, чтобы…