Олег Говда - Призрак и сабля

Убивая мощными ударами передних лап, наседающих на него спереди хищников, медведь подставлял бока под клыки других. И те не теряли шанса впиться в его хоть и толстую, но все ж не железную шкуру. А с каждой раной, с каждой потерянной каплей крови, удары белобрысого исполина становились уже не такими смертоносными и молниеносными.

Устала и рубящая рука казака. Благодаря куче туш, образовавших завал у его ног, Куница не опасался атаки снизу, а остановившись в полушаге от края обрыва — и нападения сзади. Но даже тех волков, что пытались в отчаянном прыжке добраться до его горла, вполне хватало, чтоб умаяться. Все чаще казак не поднимал оружие, а уклонялся от зверя, давая тому улететь в пропасть. Сожалея лишь о том, что обрыв не настолько высок, как хотелось бы, и упавший волк даже не почувствует ушиба от падения. И прибегал к этой уловке с единственной целью — получить временную передышку.

В общей суматохе боя, ошалевшие до бешеной пены звери, даже призрачного коня исхитрилось несколько раз довольно чувствительно цапнуть за круп. Не потому, что почуяли в нем врага или добычу, а — что оказался на их пути. Хорошо, хоть за мякоть, а не за сухожилья. Но зато теперь и Призрак вдвойне усерднее замолотил твердыми, как камень, копытами.

Почему или, вернее, по чьему приказу в одном месте собралось такое несметное количество серых хищников, сбежавшихся сюда со всей округи, можно было только догадываться.

И когда, спустя пару часов, едва не выронив при ударе скользкую от крови саблю, Куница с ослепительной ясностью понял, что приближается конец, что им нипочем не выстоять, в небе раздался яростный орлиный клекот. Тем более неожиданный, что ночью, как правило, все птицы, кроме сов, спят.

Громкое рычание волка-вожака, было ответом орлиному вызову. Да такое свирепое и жуткое, что даже волки на мгновение приникли к земле и жалобно заскулили. Но, когда Тарас, воспользовавшись краткой передышкой, взглянул вверх, то тут же за это поплатился. Тяжелая туша зверя сбила его с ног, и вместе с волком, казак упал с кургана. Падение было столь внезапным, что свалился Куница чрезвычайно неловко — вниз головой, и легко мог бы свернуть себе шею, но, к счастью, под обрывом уже была изрядная куча из убитых волков, так что Тарас даже не ушибся. А мгновенно перекувыркнулся и вскочил на ноги, опять готовый к схватке. Благо, волшебный свет слетел вниз вместе с ним, и казак мог видеть, что твориться вокруг. Но бой почему-то затих. Словно, вдруг закончились все волки.

Зато свирепое рычание вожака и клекот степного орла сошлись в одной точке. Сошлись и поглотили друг друга, заставив замереть в ожидании результата смертельной схватки все живое вокруг. Потому, что никто не смел вмешаться в бой между царственной птицей и повелителем четвероногих охотников. Никто! Кроме человека.

Пинками отбрасывая в сторону подранков, от испуга или бессильной ярости щелкающих клыками, Куница решительно двинулся на звуки беспощадного поединка. И хоть протекал тот в общем молчании, шорох огромных крыльев, шарканье мощных лап, надсадное сопение, все это выдавало место, где происходила непримиримая схватка.

Благодаря волшебному свету, казак видел гораздо дальше и отчетливее, нежели дано человеку, поэтому, вскоре заметил и самих бойцов.

Огромный степной беркут вцепился когтями в морду исполинского зверя и, уже вырвав ему глаза, раз за разом пытался проломить череп заклятого врага своим мощным клювом. Обычный волк давно б издох от полученных ран, но волкодлак — а теперь в этом не оставалось ни малейшего сомнения — и не думал сдаваться. С трудом удерживая равновесие, он продолжал наносить птице своими острыми, как бритва, когтями, не менее смертоносные удары. И при каждом взмахе передних лап оборотня в воздух летели окровавленные перья и пух. Оба крыла беркута, изломанные этими ударами, бессильно свисали вниз, и было видно, что орел продолжает сражаться, удерживаемый одной только ненавистью. Но, вот-вот разожмет когти и упадет замертво.

Поблагодарив милостивые нынче небеса, за то что поспел своевременно, Куница бестрепетно приступил ближе и что было сил, ткнул волкодлака острием сабли под левую лопатку. Здраво рассуждая, что сердце у, превратившейся из человека, твари должно быть где-то там же. И угадал… Не издав ни единого звука, исполинское исчадие ада, взвилось вверх в таком огромном прыжке, что при желании могло б и на курган запрыгнуть, приземлилось на все четыре лапы, мотнуло головой, пытаясь прогнать с глаз застилающую взор смертную пелену, вздрогнуло и бездыханное свалилось наземь.

Одновременно с этим, изрядно потрепанный беркут отцепился от его морды и бесформенной кучкой окровавленных перьев, неподвижно замер рядом с поверженным врагом. А в следующую минуту, все уцелевшие до сей поры волки, скуля и повизгивая ринулись наутек. Прыснув во все стороны, словно лягушки от брошенного в пруд камня.

Куница широко перекрестился, быстро пробормотал "Верую", потом двумя руками выдернул из спины волкодлака саблю, и орудуя ею не как благородным оружием, а навроде топора — в три удара отделил чудовищную волчью голову от туловища оборотня. И почти не удивился, когда расчлененный труп медленно приобрел знакомый облик седовласого ротмистра Браницкого, из охраны купца-инквизитора.

Зато, когда израненный, но все еще живой орел обернулся не менее знакомым вахмистром Болеславом, из того же таинственного отряда, Тарас задумчиво почесал взопревший затылок и недоуменно засопел. Вопросов не стало меньше… Но, тяжело израненному союзнику требовалась немедленная помощь — поэтому все умные мысли и догадки были оставлены на потом.

— Мне вот что любопытно, Степан, — глядя куда-то в розовеющую даль, и теребя мочку уха, задумчиво произнес Куница. — Как думаешь: обычные люди в этом мире еще остались? Если вообще когда-то были…

— Ну, ты и спросил, — с ленцой ответил побратим, неспешно переворачиваясь со спины на бок. — Это напоминает мне байку о щенке, который случайно забрел на птичий двор и решил: что весь мир заселен одними курами…

Над степью всходило солнце, ощупывая лучами сваленные в кучи волчьи туши.

Призрак — то ли усердно изображал лошадь, то ли и в самом деле пасся, смачно хрустя перезрелой травой.

Крепко израненный волкодлаком, вахмистр Болеслав дремал, а оба смертельно усталые побратимы возлежали подле небольшого костра, и сил у них оставалось как раз на такие заумные и неспешные разговоры.

— Ничего не могу сказать о щенке, — не дал сбить себя с толку Тарас. — А я, так точно не на свою территорию забрел.

— Да, ну? — поддел его белобрысый. — А говорил, что здешний уроженец. Из Михайловки, кажись?