Евгений Шепельский - Имею топор — готов путешествовать

Мокли подходил дважды с вопросами про опасного гнома. Я только пожимал плечами. Ну откуда ж я знаю! Наверное, прыгнул за борт, поганец, с утра мается дурным настроением, или аист унес — домой, к родителям.

Я начал уже выбирать место для того, чтобы прикорнуть, как друг кто-то дернул меня за рукав.

—Фатик! Эй, эй, Фатик!

—Олник? Паршивец, ты где был, чем занимался?

Мой старый товарищ придерживал штаны рукой. Его лицо было мокрым, волосы слиплись, глаза блестели неестественно ярко.

—Не знаешь, где можно украсть веревочку?

—Тебе зачем?

—Я порвал свой пояс, нечем подвязаться. А на тюках очень толстые канаты...

—Будь я проклят! Ты что, собирался повеситься? Он набрал воздуха в грудь.

—Поклянись, что никому не расскажешь!

—Да чтоб меня разорвало. Клянусь, никому не расскажу о том, что ты собрался вешаться на самоходе карликов.

—Я... ухх! Я узнал их страшную тайну!

—Это что-то насчет цвета их белья?

Гном был настолько взволнован, что ни разу не обиделся на подначки. Он пугливо огляделся, но коротышек поблизости не было. К тому же мы стояли у самого щита, что закрывал палубу от брызг колеса. Плеск воды отлично заглушал звуки речи.

—Короче, раз уж я оказался на самоходе, я решил помереть, но вызнать их секрет! Сунулся туда, сунулся сюда — везде закрыто, не пролезешь. Ох уж эти змеюшки, барановые ойники , все-то им надо запрятать!

—Они разнервничались, когда узнали, что повезут гнома. Они посчитали тебя опасным.

—И правильно! Правильно!.. Так вот, тогда я решил: не изнутри, так снаружи, не мытьем, так катаньем! Не может быть такого, чтоб не отыскалось щелочки, в которую можно подсмотреть, эркешш махандарр!

—Гм, это прямо как тот случай на бульваре Веселых Монашек... Я тогда едва тебя отбил.

—Ай! — Он махнул рукой и подхватил сползшие было штаны. — Я обследовал эту лоханку, облазил сверху донизу; ведь не может так быть, чтобы не было ма-а-ахонькой щелочки...

—Переходи сразу к делу.

—Так вот, есть такая щелочка! Посредине борта идет ряд отдушин! Они узкие, издалека не видны, да и вблизи не очень... И вот я привязал пояс к тюку и свесился на нем за борт!

—Гм... Не стану напоминать о том, что шпионить в гостях — последнее дело.

—Ай, пустое! Ты слушай, что я увидел! Два года карлики пудрили нам мозги этим самоходом! Мы, гномы, пытались повторить этот трюк! Что в итоге? Взрывы, трупы! Ох, негодяи! Нет там никакой магии. Нет хитроумного механизма! Знаешь, что двигает этот самоход? Два горизонтальных тягловых колеса! Через цепную передачу, которую изобрели мы, гномы, они дают обороты внешним колесам! А знаешь, кто крутит эти колеса? Сорок проклятых, голых по пояс карликов, потных, как черти!

—Бум!

Щуря глаза, я приподнялся на кровати. Лучи закатного солнца, пробив паутинку на окне, покрыли дощатый пол затейливым узором.

—Бум!

Крессинда...

—Треньк!

Имоен...

—А-а-а-ахх!

Джонас Скареди. Сэр.

Еще двоих я не услышал, но они, без сомнения, были во дворике. Вечерние тренировки, так же как и днем раньше. Я подозревал, что они предавались тренировкам все время, пока ждали эльфов из Харашты. Ну-ну.

—Бум!

—Треньк!

—А-а-а-ахх!

Совершенно не думают о раненой. Даже мне эти бесконечные звуки порядком надоели. Хотя бы песню спели для разнообразия, что ли.

Я сел на краешке кровати, коснулся гладко выбритого подбородка, затем потянулся. Хорошо... Ни одна мышца не болит, не ноет даже спина, которой я на днях сокрушил стойку газебо. Баня, нормальная пища и много-много сна позволили мне восстановить силы всего за двое суток. Несмотря на свои тридцать два года и пять лет мирной жизни, я оставался еще вполне сносным варваром, способным, гм, на разные подвиги (и я не имею сейчас в виду разную чушь вроде мечемашества).

Как-то там поживает добрая фея? Два дня Виджи была в постели. Окаянный принц никого не допускал в ее покои, на вопросы отвечал односложно и хмуро. Кажется, после того, как он узнал, что я имею касательство к аллин тир аммен , он меня невзлюбил. Ну бывает, бывает. Я тоже не горел желанием дарить ему розы. Одно, правда, я из него вытянул: девушке скоро станет лучше. И на том спасибо, хотя, что такое «скоро» для вечноживущих? День, два, век?

В прибрежном Текно мы заполучили джабаровых лошадей и ишачонка от местных гильдийцев, затем я удалился в рассветные сумерки и, вновь сойдя на кривую дорожку, отобрал у молочника маленькую повозку. В нашем случае покупать — это светиться, потому мне пришлось стукнуть возницу по голове и бросить у обочины. Совать золото ему в карман я не стал: о налетчике, что расплатился звонкой монетой, в Текно будут судачить куда больше, чем о банальном грабителе.

Эльфийку уложили в повозку. Квинтариминиэль (вам тоже кажется, что от аристократических имен эльфов веет какой-то нездоровой гордыней?) заявил, что будет править ею лично. Я спросил насчет обработки раны, но принц, скрипя зубами, сказал, что она не потребуется.

—Уже обтянуто, — добавил он.

—Э? Затянуто? Хочешь сказать, ты затянул рану?

—Бог-ужасный! Да. Но — лишь в первом пласте бытия.

—Гритт ее гребаную маму, переведи! — сказал я.

Он уставился на меня и пожал плечами:

— Гритт ай афакели малли, святое дерьмо! Насмехается или и впрямь идиот?

—Я имел в виду пласт. Пласт бытия.

—С чем его едят? Он покачал головой:

—Я сделал хорошо на свой энтузиазм, а вы — работайте свое дело без вяка! Прошу, дорогой друг, съездить на!

Другими словами, не лезь не в свое дело, человек.

Эльфы скрытны, и часто изъясняются загадками перед смертными. Лично мне кажется, что это такой своеобразный вид издевательств, месть за то, что люди сместили эльфийскую расу с первых позиций. Не суть. Принц спас Виджи, чем заслужил право выражаться при мне... не слишком вежливо. Я и отстал.

Под конец пути тусклые волосы эльфийки понемногу прибавили в цвете, а на щеках появился слабый румянец. Жаль только, что всю дорогу она оставалась молчаливой и старательно прятала от меня взгляд.

Загадочная «таверна», о которой толковали эльфы, оказалась большим постоялым двором, как раз в дневном переезде от Харашты. Мы пробрались туда тайком, под покровом темноты, не особо светя лицами. Раньше, когда я бывал здесь, двор носил пригожее название «Зад и розги», нынче его обозвали совсем уж кисло — «Полнолуние», и, поскольку хозяин оставался тот же, бывший Ночной, толстяк по кличке Мельник, я решил, что вывеску велел сменить Синдикат.

М-да, все меняется, и далеко не в лучшую сторону.

Из-за блокады Харашты торговые караваны текли в город мелким ручейком, так что заведение стояло практически пустым, кормилось случайными путниками и было радо всякому постояльцу. А в прежние времена тут кипела жизнь, эх! Неплохой оркестр, маленький игровой зал и даже дом свиданий. Когда я, набравшись наглости, проник в трактир и спросил о нем Мельника, тот долго ругался и наконец вымолвил: