Джонатан Страуд - Амулет Самарканда

— А что сказал волшебник?

— Ну, он был малость разговорчивее. Я бы даже сказал, болтливее. «Он у тебя?» Это он с этого начал. Потом сказал: «Как ты его?.. Нет, не надо, я не хочу знать подробностей. Просто отдай мне». Это всё он выпалил на одном дыхании. Потом достал денежки.

— Что это было? Что за вещь? Никто не сказал?

— Уж не знаю, смогу ли я припомнить… Э-ей! Погоди! Не надо меня бить — я же всё рассказываю! Когда тот здоровый тип отдал волшебнику пакетик, он кое-что сказал…

— Ну?!

— Очень тихо сказал, еле-еле слышно…

— Да что, что он сказал?!

— Он сказал: «Амулет Самарканда твой, Лавлейс». Вот что он сказал.

Натаниэлю потребовалось ещё шесть месяцев, прежде чем он решил, что готов. Он оттачивал своё мастерство, учил всё новые, всё более сильные Приказы и заставлял себя плавать каждое утро, чтобы стать сильнее. И действительно, он окреп разумом и телом.

Ему никогда больше не удавалось понаблюдать за своим врагом. Уж неизвестно, засекли их тогда или нет, но у демона больше не получалось подобраться достаточно близко к Лавлейсу. Ну да неважно. Натаниэль уже узнал всё, что нужно.

Весна сменялась летом. Натаниэль сидел в саду, обдумывая и шлифуя свой план. План ему нравился — он выгодно отличался простотой и ещё одним, даже более важным достоинством: никто во всём свете не догадывался об истинной силе Натаниэля. Наставник лишь теперь заказал ему линзы и начал поговаривать насчёт того, что зимой нужно будет заняться простейшими заклинаниями демонов. В глазах наставника, преподавателей и даже миссис Андервуд Натаниэль был учеником, лишенным особых талантов. И пускай оно так и остается, пока он не похитит Амулет Саймона Лавлейса.

Эта кража должна стать началом, пробой сил. А уж потом, если всё пройдет нормально, он расставит свою ловушку.

Оставалось лишь найти слугу, способного сделать то, что требовалось Натаниэлю. Кого-нибудь достаточно сильного и находчивого, чтобы выполнить его план, но не настолько могущественного, чтобы он представлял угрозу для самого Натаниэля. Ещё не время браться за подчинение самых могучих демонов.

Натаниэль проштудировал все имевшиеся у его наставника труды по демонологии. Он изучил послужные списки многовековой давности. Он прочел о меньших слугах Соломона и Птолемея.

В конце концов он сделал свой выбор.

Это будет Бартимеус.

Я знал, что по возвращении в мансарду нам предстоит изрядная потасовка, и как следует к ней приготовился. Первым делом я решил, какой облик мне принять. Мне нужно было что-нибудь такое, чтобы мальчишка хорошенько разозлился, вышел из себя и обо всем позабыл, — а значит, как ни странно это звучит, большинство моих жутких личин не годились. Тут требовалось нечто вполне определённое. Как ни странно, но волшебники злятся куда сильнее, если их оскорбляет кто-то, похожий на человека, чем когда их осыпает ругательствами привидение или пышущий огнём крылатый змей. Только не спрашивайте меня почему. Так уж у людей устроены мозги.

Я прикинул, что лучше всего будет принять обличье мальчишки примерно одних лет с Натаниэлем, чтобы тут же разбудить в нем чувство соперничества. Нет проблем. Птолемею, когда мы с ним общались теснее всего, было четырнадцать. Значит, пусть будет Птолемей.

После этого мне осталось лишь освежить в памяти лучшие свои контрзаклинания и с удовольствием предвкушать скорое возвращение домой.

Проницательные читатели могли заметить, что я воспрянул духом и стал гораздо оптимистичнее смотреть на свои взаимоотношения с этим мальчишкой. Они совершенно правы. Почему я приободрился? Да потому, что узнал имя, данное ему при рождении [33] Вооруженный его истинным именем, я смог бы отбить даже самые сильные атаки молокососа. Знание имени несколько выравнивает баланс сил; для джинна, заключенного в круге, имя служит чем-то вроде щита. Это простая и очень древняя разновидность талисманов, и… Эй, вы что, вправду тратите время на эти объяснения? Читайте дальше, и вы сами всё поймете. .

Впрочем, надо отдать парню должное: он не стал уклоняться от боя. Едва лишь он добрался до своей комнаты, как тут же натянул куртку, скакнул в свой круг и громко вызвал меня. Мог бы и не орать так, кстати. Я и без того скользил рядом с ним.

Мгновение спустя во втором круге возник мальчишка-египтянин в обычном наряде лондонского сорванца. Я ослепительно улыбнулся.

— Так значит, Натаниэль? Круто! И совершенно тебе не идёт. Я бы скорее подумал, что тебя зовут как-нибудь попроще — Берт или там Чак.

Мальчишка побелел от гнева и страха; я заметил в его глазах панику. Он с трудом взял себя в руки и соврал:

— Вовсе это и не моё истинное имя. Истинного не знает даже мой наставник.

— Ага, как же. Ты что, меня за дурака держишь?

— Думай, что хочешь. Я велю тебе…

Я просто ушам своим не поверил — он пытался поручить мне ещё что-то! Я расхохотался ему в лицо, нахально подбоченился и перебил его:

— А у тебя ничего не слипнется?

— Я велю тебе…

— Облезешь и неровно обрастешь!

У мальчишки чуть пена изо рта не повалила, так он взбеленился [34] Неизменное слабое место любого волшебника — молод он или стар, силен или слаб — это его самолюбие. Они не выносят, когда над ними смеются. Они так ненавидят насмешки, что даже умнейшие из них теряют контроль над собой и совершают самые дурацкие ошибки. .

Он топнул, словно ребёнок, который только учится ходить, а потом, как я и надеялся, позабыв обо всем, ринулся в лобовую атаку. Это снова было Направленное Ущемление, любимое оружие задир.

Мальчишка выпалил заклинание, и я почувствовал, как стягиваются оковы [35] Действие заклинания Направленного Ущемления представляет собой множество концентрических оков, они сжимаются вокруг жертвы и стягивают её, как бинты мумию. Если волшебник повторяет заклинание, оковы сжимаются всё сильнее и сильнее — и так до тех пор, пока несчастный джинн не взмолится о пощаде. .

— Натаниэль, — прошептал я одними губами и добавил подходящее контрзаклинание.

Оковы немедленно разжали хватку и принялись расширяться, словно круги на воде. Они вышли за пределы круга, и мальчишка сквозь свои линзы увидел, что оковы движутся в его сторону. Он коротко вякнул, на миг запаниковал, но потом всё-таки вспомнил слова отмены. Мальчишка выпалил их, и оковы исчезли.

Я стряхнул с рукава куртки вымышленную пылинку.

— Ну ты даёшь, — заметил я. — Чуть сам себе голову не оторвал.

Если бы мальчишка притормозил, он бы понял, что произошло, — но для этого он был слишком зол. Вероятно, он решил, что допустил какую-то ошибку, что-то напутал в заклинании. Тяжело дыша, он принялся припоминать свой набор грязных трюков. Затем хлопнул в ладоши и снова заговорил.