Кол Бьюкенен - Фарландер

— Так отправляйся же к своему богу, — сказал наконец Эш и отступил от Солнечного Царя.

Никто не обратил внимания на сходящего с помоста старого рошуна — толпа набросилась на дрожащего от страха голого человечка. Набросилась, как стая хищников на добычу.

— И это все тебе рассказала та болтливая парочка, Бараха и Эш? — усмехнулся Нико, жмурясь от бьющего в глаза солнца.

— Признаюсь, кое-что я добавил от себя, заполнил, так сказать, пробелы. Кстати, эту историю мне довелось слышать в нескольких вариантах, но все рассказчики сходились в одном: мой хозяин далеко не счастлив оттого, что его спас твой хозяин. Наверное, он счел себя униженным и с тех пор не пропускает случая, чтобы так или иначе превзойти своего спасителя или по крайней мере отпустить в его адрес оскорбительный комментарий. Более всего на свете Бараха желает такого состязания между ними, в котором смог бы доказать свое превосходство.

— И ты считаешь, что Эш победит в таком состязании?

— Конечно, победит. Ты что, не слушал?

Запустив руку под рясу, Алеас извлек два сушеных прина и бросил один Нико.

— И вот что я тебе скажу, — продолжал он. — Из ста убийств, совершенных орденом, девяносто девять приходятся на жадных торговцев и ревнивых любовников. Так вот Эш этим не занимается. У рошунов он даже называется по-особенному: иншаша, убийца королей.

Нико впился зубами в плотную мякоть плода и ощутил его резкий, с дымком, вкус. Прожевав и проглотив пару кусочков, он задумчиво спросил:

— А как называют Бараху?

Ответить Алеас не успел — на его колени упала тень. В дверях, подбоченясь, стоял староста Олсон.

— Прохлаждаемся, значит? — злорадно ухмыльнулся он, взирая на двух юнцов, вольно разлегшихся на деревянном полу. — И деремся? — Взгляд его остановился на окровавленной губе Алеаса. В следующий момент Олсон наклонился, схватил каждого за ухо и потянул вверх. — Встать! Встать!

От резкой боли все поплыло перед глазами.

— Как называют Бараху? — тем не менее прошипел он сквозь зубы.

— Алхаз, — корчась от боли и смеха, выдавил Алеас.

— Что тут происходит? — прогремел, раскатываясь по всему двору, голос, когда Олсон выволок штрафников из конюшни. Принадлежал голос, разумеется, Барахе, который даже прервал по такому случаю упражнение с палашом.

Оба ученика мгновенно подтянулись.

— Валялись в теньке вместо работы да лопали ворованное, — объявил Олсон. — А вдобавок еще и дрались.

— Это так? — обратился к своему ученику алхаз. — Ты дрался? Как какой-нибудь мальчишка?

— Вовсе нет, — ответил Алеас, вытирая с подбородка кровь. — Мы практиковались в отработке навыков ближнего боя с использованием короткого оружия. Боюсь, я оказался немного невнимательным в защите.

— Практиковались, значит? — Бараха взял подопечного за подбородок, придирчиво осмотрел рану и, оставшись недовольным увиденным, добавил: — Я сказал тебе держаться подальше от этого... Теперь ты знаешь почему. Помни, ты учишься быть рошуном. Если у нас возникают несогласия, мы не кидаемся друг на друга, как уличные собачонки. Для этого существует другой путь.

Алеас и Нико настороженно переглянулись.

— Но у нас нет никаких несогласий, — осторожно заметил Алеас.

— Что? У тебя губа разбита.

— Да, но это произошло случайно.

— Оскорбление есть оскорбление.

— Мастер, меня никто не оскорблял, — возразил Алеас. — Мы всего лишь практиковались.

— Помолчи.

Алеас опустил голову.

— Устроим все по правилам, — вынес решение Бараха, обменявшись заговорщическим взглядом с Олсоном. — По старинным правилам. Поняли?

Нико не понял, но тон Барахи ему не понравился.

— Прекрасная мысль, — с энтузиазмом поддержал Олсон. — Я принесу все, что понадобится. — И с этими словами он торопливо зашагал к северному крылу.

— А что нам понадобится? — спросил, ни к кому в отдельности не обращаясь, Нико.

— Мы пойдем на рыбалку, — вздохнул Алеас, по-прежнему разглядываю землю под ногами.

На рыбалку?

Тем не менее открывать рот и спрашивать, что это означает, Нико не решился, подозревая, что за невинной фразой кроется некое ужасное испытание.

—— Я смотрю, ты его сторонишься, — заметил Кош на родном для них обоих хоншю.

—— Я всех сторонюсь, — ответил Эш, передавая старому другу чашку с Огненной водой Чима.

Кош приложился к чашке и, сделав добрый глоток, вернул ее Эшу.

— Это так, да. Но к мальчишке особенно относится, вот что я имею в виду.

— Для него так лучше.

— Неужели? Для него или для тебя?

Эш прислонился спиной к дереву, под которым они оба сидели. Еще глоток, и обжигающее жидкое пламя скатилось по горлу. День выдался необычайно жаркий для здешних мест, и рощица в центре двора служила приятным уголком прохлады. Привычные звуки обыденной монастырской жизни падали в глубокое молчание раскинувшейся перед двумя странниками долины и исчезали там. Обрамленная внушительными, устремленными вверх горами с заснеженными пиками и усыпанными темными точками пасущихся коз нижними склонами, пронзительным голубым небом и застывшими на нем тонкими, как самая тонкая бумага, белыми облаками, долина выглядела трогательно крохотной и даже игрушечной.

Кош рыгнул.

— Знаешь, я ведь отослал письмо его матери.

— Ты хотя бы прочитал его сначала?

— Нет. Мальчонка, похоже, впечатлительный. Говорят, держится в сторонке, ни с кем особенно не сближается.

— Наверное, ему так лучше.

— Как и его наставнику. А я вот все спрашиваю себя, готов ли он ко всему этому.

— А кто к этому готов? — хмыкнул Эш.

— Мы были готовы.

— Мы были солдатами. И уже проливали кровь. Уже убивали.

— Солдаты или нет, мы родились такими. Я смотрю на твоего парня и не вижу в его глазах того, что было в нас. Бойцом он, может, и станет, но охотником, убийцей... не знаю.

— Ты говоришь ерунду. И всегда говорил ерунду. В этом деле, в этом мире только одно имеет значение. И у него это есть.

— Симпатичная одинокая мамаша?

Эш поднял голову:

— У него есть сердце.

Некоторое время они сидели молча, глядя на залитую ярким солнцем долину. Лучи его, путаясь в мелкой ряби, вытягивались в длинные дрожащие ленты, словно сплетенные из серебра с золотым отливом. Эш чувствовал, у Коша еще остались вопросы, и эти вопросы друг держит при себе с тех самых пор, как он, Эш, вернулся в монастырь не один, а с учеником.

— Я просто удивлен, — заговорил наконец Кош. — Не думал, что увижу тебя с учеником. Говорят ведь, что старого пса не обучишь новым фокусам. — Он выдержал небольшую паузу и другим, уже более мягким голосом добавил: — Так что, время лечит?

Эш лишь взглянул на него краем глаза и ничего не сказал.