Владимир Плахотин - Браслет-2

- Драгоценности, что ли? - предположил я.

- Самогонный аппарат! - уверенно припечатал Игорь.

Пашка отмахнулся:

- Не знаю…

Славик подал голос:

- Молодые люди… Вам вот смешно. А мне как быть? Как отчитываться за это чудо архитектуры?

- Так это уже твои проблемы, Николаич! - фыркнул Пашка. - Наша задача - дать! А твоя - соврать! И нам дела нет, как ты будешь там выкручиваться в этой своей прокуратуре. Не велик труд, я думаю, бумажки как надо подмахнуть? Ты же тоже не в накладе останешься?

- Ну зачем так грубо, - покосился он на Любу. - Скажем так…

Но как он хотел сказать, мы не узнали, потому что в его кармане зазвонил мобильник.

- О! - обрадовался Пашка. - Вот и прокуратура! Легка на помине!

- Типун вам на язык… - пробормотал тот, приглядываясь к надписи на дисплее и меняясь в лице. - Алё, Танечка… - проблеял он умильным голоском, приложив телефон к уху и отворачиваясь от нас. - Да… Да… Да тут у меня это… встреча… Что?… Скоро… Какое молоко?… Ах, молоко!… Да, купил… Я помню… Да-да… Я тоже…

Пока он охмурял свою Танечку, Пашка кривил за его спиной рожи, комментируя разговор. Хорошо хоть Люба не видала. Она моментально оглохла и ослепла, как только Славик стал облизывать мобилу, и потому Пашкиного глумления не усекла.

- Жена звонила, - как бы извиняясь, повернулся Славик и встретился с Пашкой лицом к лицу. Тот запоздало среагировал и не успел сменить его выражение.

Что-то про себя поняв, Славик сухо проронил:

- Ну так что, молодые люди… - и осёкся, не увидев на горизонте "Дворца", как его назвал Пашка. "Сарай" стоял на прежнем месте.

- Ума не приложу… Как вы это делаете? - подавленно просипел он.

Люба послушно повернулась в нужную сторону и, поджав губы, тоже отвердела лицом.

- Секрет фирмы! - Пашка значительно поиграл бровями. - И открывать его мы вам не обязуемся.

- Да ладно… Ради Бога… - убито пробормотал Славик. - Вы мне одно скажите… - Он в нерешительности потоптался на месте, перекладывая папочку из одной руки в другую. - Что это нам будет… стоить?…

В этот момент зазвонил мобильник, но теперь уже у меня. Я и без того ощущал какую-то неясную тревогу, а потому испуганно схватился за телефон:

- Алло… Что случилось?

- Ничего не случилось, - раздался в трубке мужской баритон.

Я моментально внутренне напрягся. В последнее время незнакомые голоса ничего хорошего с собой не несли. Взгляд на дисплей ничего не выяснил: номер был незнакомым.

- Кто вы?

- Не узнал? - добродушно хехекнул баритон и что-то в этом "хе-хе" отозвалось в душе отдалённым воспоминанием. Я в пожарном порядке прокручивал в памяти лица своих знакомых и не находил соответствия голосу.

- Извините, нет…

- Них-них-ничего себе! - хохотнула трубка. - Гудермес уже что? Выпал из памяти?

И тут будто пелена с глаз упала!

- Бог ты мой! - заорал я обрадовано. - Вовка! Ты, что ли?!

Мои спутники хором навострили уши.

- Ну, вроде как я, - рассудительно ответил говоривший. - На Бога пока не тяну, но ангелом - может когда и стану. Надеюсь.

- Бли-и-ин!!! - завопил я радостно, одновременно обращаясь и к заинтересованно обступившим меня друзьям и к собеседнику в трубке. - Вовка Борисов отыскался! - Я переключил мобильник на громкую, чтобы всем было слышно нашу беседу. - Ты где пропадал?! Ни слуху, ни духу! Столько лет!

- "Отыскался"! Я-то на месте всё время был, - спокойно отвечал добродушный Вовка. - А вот тебя отыскать было довольно сложно. Да и Другов куда-то запропастился… Никого найти не могу.

- Да вот он, Другов! Рядом со мной стоит! - разорялся я на всю деревню, не в силах сдержать фонтанирующую радость от вновь обретённого товарища. - И Пашка тоже здесь! И Игорь!

- Это хорошо, - с тем же непрошибаемым улыбчиво-спокойным радушием констатировал собеседник. - Это просто замечательно. Ну и как вы там поживаете? Хе-хе! Поделки поделываете?

Ай, как мне был знаком этот с виду толстокожий, а на самом деле очень тонко завуалированный юморок! Как давно я не слышал этих его завёрнутых в притворную "косолапость" сентенций!

- Володь! Да чего там рассусоливать! Давай лучше встретимся и там поговорим!

- Хорошо бы, если так, - с сомнением в голосе проговорил тот. - Но ты даже не спросил, где я обитаю?

- Да какая разница?! - засмеялся я довольно. - Называй адрес!

- Ну, Москва… - прозвучало из трубки как-то неуверенно.

- Москва большая! Где тебя искать?

- А ты сам-то где? - удивился тот. - Что, тоже в столице нашей Родины?

Я хохотнул:

- Нет! - И обратился к Саньке: - Где это мы сейчас?

- Кажется, на Ярославщине, - ответил тот и насмешливо покосился на Пашку: - Если повар нам не врёт.

- Не врёт, не врёт, - сощурился тот недобро и ткнул пальцем в вывеску на сельсовете: - Читай! Чёрным по белому!

- Ну, допустим, по красному… - усмехнулся тот. - И не чёрным…

- Привет, Сань! - пророкотала трубка. - Паш, тоже привет! Игорёк, ты где там? Тоже здравствуй.

- Привет, привет… - буркнул тот, зябко поводя плечами. Они знакомы были только вприглядку, изредка сталкиваясь у меня дома, когда один уходил, а другой наносил мне визит. Поэтому радости особой Игорь не испытывал. Их мало чего связывало.

Зато у меня с Вовкой было чего вспомнить. Сошлись мы с ним на почве выжигания по дереву года за два до описываемых событий. Он проходил у меня ликбез по правилам использования новоприобретённого аппарата и вскорости переплюнул своего учителя по качеству отделки любовно выписанных (или как лучше сказать: выжженных?) работ. Глядя на его творения, ни за что нельзя было сказать, что их касалась такая, в принципе, грубая вещь, как игла выжигателя.

Его страстью, как, впрочем, и моей, было изображение обнажённого (и не очень) женского тела, вплетаемого в разнообразные мистические сюжеты. Уж вылизывал он свои работы до такой степени, что мне и присниться не могло такое качество отделки.

У меня с выжигателем были простые отношения. Как тот же Вовка с немалой долей досады отмечал, мои работы сильно отдавали диснеевщиной. А он стремился к максимальному реализму. Каждую складочку, каждую морщинку на телах и на минимуме одежды своих "герлов"он вылизывал часами.

Одна только вещь ему никак не давалась: компоновка сюжета своих картин. За этим он и бегал ко мне. При разработке очередного страдальческого шедевра мы с ним засиживались часто-густо до поздней ночи. Я был обязан растолковать ему расположение и степень насыщенности каждой тени, каждого светового пятна. Порой это было очень утомительно, но отказать ему я был не в состоянии.

Вроде как всё понявший, он утаскивал свою доску домой и там смолил её "до посинения". Через день-два он вновь появлялся у меня с новой кучей вопросов и недоумений по поводу светового оформления всё той же картины. Но вещи получались у него, конечно, отменного качества.